— Поднимите мне веки! — приказал помощникам Рентгенолог, и те, брезгливо морщась, но все же не смея ослушаться, кинулись выполнять команду.

Только теперь мне наконец стало ясно, кем меня так упорно стращал Логопед. Передо мной предстал не кто иной, как Вий — величайший «дурной глаз» нашей отечественной литературы и всей старославянской мифологии. Одного взгляда его радиоактивных очей было достаточно, чтобы предать смерти любое живое существо, спалить деревню, сровнять с землей город. Мне же, по всей видимости, предстояло пройти у него магнитно-резонансную томографию головного мозга.

— Ребята! — окликнул я угрюмых санитаров, медленно, с трудом скатывавших в два плотных увесистых рулета мясистые веки своего шефа. — Мужики! Сбегайте кто-нибудь к Логопеду. Скажите, что я готов рассказать все, что знаю. Серьезно. Мужики, слышите, он не будет успевать задавать вопросы. Ей-богу!

Черта с два! Вероятно, санитары этого кабинета не раз и не два слышали подобные обещания и давным-давно научились на них не реагировать. Сам Вий тоже оставался абсолютно спокойным. Сопел себе в две ноздри, которые я сперва посчитал его глазами, и ждал, когда можно будет заглянуть в мою пропащую голову.

— Ну и фиг с вами! — заорал я, переходя от уговоров к грубости. — Все равно вы от меня ничего не узнаете. Козлы! Кретины! Чтоб вам всю жизнь в душевой мыло ронять!

Не буду перечислять всех оскорблений, которые я нанес как самому Вию-рентгенологу, так и его помощникам. Скажу главное — цели они не достигли. Чудовище не приказало меня заткнуть, а санитары не бросили его веки, чтобы нормально, по-людски, набить мне морду. Однако, даже поняв, что все усилия тщетны, я все равно не мог остановиться. Возможно, сказалось возбуждение, возможно, на меня еще немного действовала сыворотка правды, но я орал, ругался, а когда бранные слова закончились, перешел к декламации героической классики:

Правду сказал я, шотландцы,

От сына я ждал беды.

Не верил я в стойкость юных,

Не бреющих бороды.

А мне костер не страшен.

Пускай со мною умрет

Моя святая тайна —

Мой вересковый мед.[2]

На этой патетической ноте санитарам наконец-то удалось распаковать зенки своего начальника. К моему удивлению, ничего страшного в них не оказалось. Это были просто два молочно-белых бильярдных шара, бешено вращающихся в глазных впадинах, заполненных по краям красивыми ртутными слезами. Слезы текли, струились, разбегались многочисленными ручьями, после чего вновь встречались вместе, заполняя собой большое, чуть выпуклое озеро. Оно было поистине прекрасно. Его мерцающая серебром поверхность так и звала окунуться вглубь, раствориться, насладиться нежной прохладой жидкого металла, который укутает, приласкает, вытянет из членов усталость и заберет из головы все пустые, суетные мысли, видения, образы, составляющие никчемную человеческую память. Вот одна из них камнем сорвалась в блестящую металлическую воду. Вот вторая. Вот третья. И наконец они частым дождем забарабанили по озерной глади, уродуя ее мириадами разбегающихся во все стороны картинок моего недавнего бытия. А сам я при этом становился таким чистым, таким сияющим, таким металлическим, что не мог сдержать радости и плакал, плакал, плакал от восхищения.

И вдруг что-то произошло.

— Тревога! Тревога! Тревога! — раз за разом повторялось противное, ноющее, как зубной бур, слово.

Поверхность озера взволновалась. По нему прошла матовая рябь, сменившаяся непрерывно растущими волнами, которые стали дергать меня из стороны в сторону в такт невероятно грубому и неуместному в этом ртутном раю голосу.

— Побег! Побег! Побег! Всему личному составу занять посты согласно боевому расписанию.

Я не понимал, что значат эти странные, лишенные смысла выражения. Но вдруг одна половина озера разом померкла, а вторая возопила жутким, нечеловеческим голосом:

— Что ты делаешь?

— Шеф, так ведь приказ! — попытался оправдаться кто-то невидимый перед озером.

— Плевать! Нельзя закрывать веки порознь!

— Тут же и вторая половинка водоема погасла, оставив меня с ощущением сиротства и безысходности в жестокой холодной темноте.

— Идиоты, — продолжало реветь невидимое более озеро. И, признаться, оно почему-то уже не казалось мне таким чудным и нежным, как ранее, когда я его видел. — Немедленно верните все назад!

— Не надо, — хотел попросить я, но меня, к сожалению, никто не услышал.

Видимо, потому, что в этот момент рядом со мной, озером и теми, на кого оно злилось, появился еще кто-то.

— Отставить! — сказал он, вернее она. — Все на выход! Вий, ты тоже нужен.

— В чем дело, Яга? — пробасило озеро, которое почему-то назвали Вием. — Не видишь? У меня пациент.

— Массовый побег из Лысогорки!

— То есть как это массовый? Много народу ушло?

— Все!

— Все?! Они что, сбрендили — такой толпой к людям соваться?

— Если бы к людям… Они на ту сторону ушли!

По моему телу пробежала тяжелая дрожь — это чудесное озеро отправилось куда-то вдаль, но вдруг снова остановилось.

— Стоп! А с этим чего делать?

— Пусть остается! Под мою ответственность! Двое из ларца, тащите сюда ковер. И ты, Виюша, поторопись! К месту сбора сам дойдешь или проводить?

В ответ послышалось то ли фырканье, то ли приглушенное рычание, после чего раздался характерный хлопок закрывающейся двери, сменившийся ритмичными неторопливыми ударами чьих-то массивных ног.

Похоже, в этот момент мой контакт с Вием-рентгенологом окончательно прервался, и я снова стал более-менее соображать, что происходит и где я нахожусь. Мне стало понятно, что ни в каком озере я не купался, а просто побывал под действием чарующей и одновременно мучительной магии Вия. Правда, мучительной она стала казаться мне только теперь, когда я попытался открыть глаза и почувствовал, что моя голова готова вдребезги расколоться от боли на тысячу кусочков, как бутылка шампанского, сброшенная с двадцатого этажа. Еще я осознал, что с трудом вспоминаю самые простые слова и формулирую самые элементарные мысли. Например, я уже понял, что хорошо знаю распоряжающуюся в кабинете старуху с метлой, которую Вий называл Ягой! При этом у меня сохранялась уверенность, что есть у нее и другое, гораздо более приятное имя, но вспомнить его мне никак не удавалось.

— Да, касатик, тяжко тебе пришлось, — неожиданно ласково обратилась ко мне бабка. — Ну-ка, дай-ка я на тебя посмотрю.

Яга приставила к стене метлу, после чего взялась крепкими пальцами за мой подбородок и, подняв голову вверх, стала внимательно изучать мои мутные глаза.

— Плохо дело! — резюмировала она. — И раньше ты особым умом не отличался, а теперь как бы и вовсе дурачком не сделался. Ну ничего, такая должность в вашем Обществе тоже имеется.