Вскоре Эль-Мосо принял общее руководство карательными акциями, а Эль-Собрино сосредоточился на повторном завоевании Купуля, сердца восстания. К марту 1547 года мятеж был подавлен.

Сотни майя сожгли на костре, многие угодили в тюрьмы. Касиков и жрецов, как ответственных за восстание, казнили напропалую, и в их числе был Чилам Анбаль, утверждавший, что он является «младшим сыном Бога» (подобная степень родства редко признается и одобряется религией). Последним из оплотов восстания пал Чикинчель.

Карательные меры по следам этого мятежа оказались куда суровее всех предыдущих, к которым прибегали Монтехо. Даже Эль-Собрино, человек относительно умеренных взглядов по сравнению с его товарищами-конкистадорами, допустил несколько актов ужасающей жестокости. Например, он травил собаками захваченных в плен индейских воинов и велел убивать женщин. Но после восстания аделантадо Монтехо начал судебное преследование тех капитанов, которых обвиняли в беспричинной жестокости (во всяком случае, так он утверждал в письме к императору Чарльзу в феврале 1547 года)‹‹364››. После восстания испанцы обратили в рабство около 2000 индейцев, в основном из Купуля, но аделантадо вскоре заявил, что порабощение противоречит закону. Он велел доставить всех рабов к нему, дабы их освободить. Эль-Собрино также собрал старших касиков провинции и сказал им, что намерен и далее обеспечивать порядок и справедливость для их же блага. Когда он спросил через переводчиков, почему они восстали, касики принялись винить во всем происки жрецов‹‹365››.

Далее Монтехо стали обхаживать вождей майя, принимать тех в своих домах и всеми силами стараться расположить к себе. Фра Вильяльпандо активно проповедовал среди майя и втолковывал им азы христианства, убеждая касиков отправлять сыновей в новую школу, которую францисканцы строили в своем монастыре в Мериде, дабы наставлять молодежь в религиозной доктрине, письме и хоровом пении. Школа пользовалась популярностью, вследствие чего некоторые касики сами приняли христианство. Затем фра Вильяльпандо и фра Бенавенте отправились во владения мани, где аделантадо по-прежнему мечтал создать образцовую христианскую общину, и основали там еще одну школу. Но возникло множество трудностей, отчасти из-за того, что среди майя было довольно широко распространено рабовладение, и в особенности это касалось шиу, союзников испанцев.

Теперь уже многие поддерживали идею учреждения самостоятельного епископства на Юкатане, независимого от Чьяпаса. Лас Касас тоже одобрил это предложение. В итоге в 1562 году фра Франсиско де Тораль был назначен первым епископом Юкатана‹‹366››. Лас Касас заключил соглашение с Алонсо Мальдонадо, исполняющим обязанности губернатора Гватемалы, и теперь индейцы стали прямыми вассалами короны, за которыми поручалось присматривать ордену доминиканцев. Отныне на Юкатане не должно было быть энкомьенд во владении отдельных конкистадоров.

Доминиканцы добились успеха. С самого начала индейцы слушали их намного благожелательнее, чем францисканцев, и охотно им подчинялись. Лас Касас возвратился в Чьяпас в качестве епископа и тем самым как бы подтвердил исключительную юрисдикцию своего ордена.

Но аделантадо Монтехо давно подозревал, что святые отцы заходят слишком далеко в стремлении помогать индейцам. Эти подозрения усугублялись позицией главы верховного суда «de los Confines» и будущего зятя аделантадо, Алонсо Мальдонадо, который женился на дочери конкистадора Монтехо, Каталине де Монтехо‹‹367››. Аделантадо заручился согласием Мальдонадо на колонизацию Гольфо Дульсе. Однако Диего де Эррера, судья верховного суда (оидор) Новой Испании, выступил адвокатом от имени святых отцов против Мальдонадо. Верховный суд начал ограничивать полномочия Монтехо и постановил, что никакие дальнейшие походы и завоевания более невозможны. Монтехо проигнорировал это постановление, поскольку считал Гольфо Дульсе своим владением. Двое младших Монтехо разделяли его взгляды, и Эль-Мосо основал в 1564 году город, который назвал Новой Севильей.

Таким вот образом плодородная, обильно орошаемая и исторически значимая территория Юкатана перешла в руки колонистов Новой Испании. На протяжении жизни двух поколений здесь велись яростные схватки, но вскоре богатое прошлое майя стало забываться, и полуостров сделался фактически личным достоянием могущественного семейства из Саламанки в старой Кастилии. Но на этом испытания не закончились.

В марте 1565 года Педро Меньендес де Авилес, астурийский конкистадор с немалым опытом и величественным обликом, по личной просьбе короля Филиппа начал собирать экспедицию на юго-восток Северной Америки. Речь шла о регионе, который ранний авантюрист Хуан Понсе де Леон, герой Пуэрто-Рико, назвал в 1513 году Флоридой — Цветущей землей, поскольку его взору предстало великое множество цветов‹‹369››. Меньендесу, уроженцу Авилеса, второго по важности порта Астурии (первым был Хихон), предстояло решить две задачи: во‑первых, объявить эту территорию испанской и, следовательно, подвластной королю Испании; во‑вторых, прогнать оттуда французских протестантов, которые будто бы ухитрились там осесть. Со времен правления Франциска I французы утверждали, что обладают правом заселять Индии, прежде всего те области, где у Испании нет фактических владений.

Испанцы предпринимали несколько попыток захвата Флориды — первым был сам Понсе де Леон, вторую попытку совершили в 1512 году судьи верховного суда в Санто-Доминго Хуан Ортис де Матиенсо и Лукас Васкес де Айлон. Потом приплыл Панфило де Нарваес, соперник Кортеса в Новой Испании, сопровождаемый великим путешественником Нуньесом Кабесой де Вака. Последнему из названных удалось уцелеть‹‹370››, однако ни одна из этих попыток не была успешной. Никто из исследователей и завоевателей не имел представления о размерах североамериканского континента и его разнообразных богатствах.

Французское присутствие во Флориде было прямым вызовом мирному договору, заключенному с таким желанием в 1559 году в Като-Камбрези, где Франция согласилась признать власть Испании над Индиями. Французский флот, который покинул Дьеп в феврале 1562 года под командой Жана Рибо, опытного и отважного морехода, вызвал гнев короля Испании и заставил герцога Альбу раскритиковать совет по делам Индий за то, что не сумели помешать распространению европейских религиозных войн Европы на Новый Свет.

Назначая Меньендеса де Авилеса, король Филипп полагался на своего старого друга, которому уже доводилось выполнять для короны несколько важных и деликатных миссий. Например, Меньендес обеспечил решающую морскую поддержку в ходе сан-кантенской кампании и в результате сопровождал короля на пути из Фландрии в Испанию в 1559 году. Это была немалая честь, а также большая ответственность. После этого Филипп стал особо выделять Меньендеса де Авилеса, как если бы вдруг сообразил, что этот конкистадор — надежная опора, которая может пригодиться вновь при непредвиденных обстоятельствах.