— У тебя что-то случилось? — взволнованно спросила я.

— Нет, Кузнечик, — сказал он как-то невесело, — все в порядке. Просто захотелось тебя услышать. Чего делаешь?

— Вещи стираю… — ответила я напряженно. — А ты?

— У меня перерыв, — сказал он коротко. — Ты вечером куда-нибудь уходишь?

— Еще не знаю, — соврала я. — Может быть. А что?

— Я позвоню, — неопределенно пообещал он. — Будь умницей. Пока-пока.

Да уж… Вот умницей я сегодня как раз быть не собиралась.

Я достала из дальнего угла привезенные из Америки на память о моих выступлениях босоножки на стеклянной платформе. Собрала сумку и отправилась успокаивать нервы в бассейн.

Зачем, интересно, звонил Севка? Почему он беспокоится? Вечно он нутром все чувствует.

Вторым пунктом в моей подготовительной программе значилась уникальная вещь — фейк бейк. Может, кто-то понятия не имеет, что она существует. Но я узнала об этом средстве еще в Америке и прихватила с собой всего-то одну дефицитную баночку.

Фейк бейк — шоколадный крем для массажа. Через пару часов становишься загорелой, как египетская мумия. Только делать массаж должен человек одаренный. Иначе получатся полосы и разводы. Самой этого не сделать никак. А поэтому к массажистке Ире я записалась на час. Будем надеяться, что она со своей непростой задачей справиться сумеет. Иначе выступление придется отложить до лучших времен. И ждать, как змея, смены кожи.

У Иры все получилось превосходно. Но окончательный результат должен был проявиться несколько позже. Я позвонила Гришке.

— Ну что, ты придешь сегодня? — спросила я его по-деловому.

— Ты что, меня совсем не стесняешься? — обиженно промычал Гришка.

Честно говоря, вопрос этот застал меня врасплох.

— Аю-Даг, это запрещенный вопрос. Понимаешь? Если я начну думать, что стесняюсь тебя, то как я могу не стесняться других? А делать этого мне никак нельзя. Ты знаешь, тогда лучше совсем не ходи. Или приходи, а потом выйди, когда номер начнется. А закончится — опять заходи.

— Так ты стесняешься или нет? — добивался своего Гришка.

— Иди ты в баню! Ты, Гришка, чего хочешь? Чтоб стеснялась или нет? — нетерпеливо ответила я вопросом на вопрос. — Мне, знаешь, поддержка твоя нужна и защита. Мало ли что? А ты мне какую-то ерунду говоришь…

— Ладно. Проехали… Во сколько? — совсем обиделся Аю-Даг.

— Мне надо быть там в девять. Можешь меня потом проводить?

— Сева знает? — коротко спросил он.

— С ума сошел! — гаркнула я. — Он не знает и знать об этом ему совершенно не нужно! Его вообще сейчас нет в стране.

Фейк бейк проявился к вечеру. Теперь, к счастью, у меня не осталось никаких причин для недовольства собой. Машка пришла ко мне ровно в семь. У гримеров на студии она свистнула парочку накладных ресниц, клей и пудру с нежными чуть золотящимися блестками.

Мои американские золотые трусики из трех тесемочек я положила в сумку. В Сан-Франциско я их снимала. В России же стриптиз был весьма относительным. Стринги снимать было просто не разрешено. Разве ж это серьезно? Так, детский сад.

В клуб мы поехали вместе с Марусей. И это было верное решение. Потому что для поддержания в себе «развратного» духа я надела недавно купленные высокие сапоги на шпильках, в которых без Севы выходить не решалась.

В девять народ уже собирался. В зале играла негромкая музыка. Царил полумрак. Машка отправилась со мной за кулисы. Здесь мы встретили лысоватого Карелина.

— О звезда очей моих! — простонал он, когда увидел меня. — Ох, как хороша. Вот ключ от твоей гримерки, Ева. Твой выход последний. Тебя мы оставили на закуску. Ты уж не подведи. Задай им всем жару!

— Ну что, начинаем! — ответственно заявила Машка, когда Карелин ушел. — Давай раздевайся!

Я надела свои золотистые трусики. Они были чуть светлее моей загорелой кожи. Машка щедро покрыла блестящей пудрой выдающиеся части моего распрекрасного тела. Я посмотрела в зеркало. Это действительно выглядело эффектно.

— Какая у тебя все-таки обалденная фигура! — с завистью сказала Машка. — «Плейбой» по тебе плачет!

— В «Плейбое» одни блондинки! — ответила я ей, чувствуя, как шалят нервишки. — Ладно. Я болтать сейчас не могу, извини. Лицо давай делать.

Машка профессионально наклеила мне ресницы. Я на свои не жалуюсь, но со сцены эффектнее искусственные. В сценическом гриме Машка была специалистом. Веки накрасила мне блестящими тенями бежевого цвета. А черным карандашом подвела глаза чуть сильнее, чем можно позволить себе в обычной жизни.

Потом я надела тельняшку. Губы пока что не красила, чтобы случайно ее не испачкать. Тельняшка так прекрасно «сбежалась» после стирки, что сидела на мне, как вечернее мини-платье. Прозрачные босоножки на толстой платформе безумно удлиняли ноги. Как я себе нравилась!

Остались губы.

— Однозначно красный, — решила за меня Маруся.

Старательно сопя, как первоклассник над прописью, она прорисовала мне контур губ красным карандашом. А уже потом накрасила помадой. Они получились особенно вызывающими. Но в этом была виновата Машка.

И вот я стояла перед зеркалом такая красивая, что глаз не могла отвести. А Машка, дура, сказала:

— Жаль, что Сева тебя такой не увидит.

Как будто бы с ним что-то случилось.

У меня закололо сердце.

Стриптиз — это искусство. И мне оно нравится. Честно говоря, меня абсолютно не волнуют те чувства, которые я своим танцем могу вызвать и, наверное, вызываю. В конце концов, все зависит от меры испорченности того, кто на меня смотрит. Даже диктор центрального телевидения может вызывать у кого-то совершенно нездоровые чувства. Если решаешься выйти на сцену, об этом лучше не думать. У каждой профессии есть свои издержки. Я делаю это во имя красоты. Мысли эти в свое время внушил мне Денис.

Я стояла за кулисами и, конечно, волновалась. Но теперь, после самолета, волнение это расценивалось мной как легкое. Мне не хотелось сбежать. Мне хотелось скорее выйти на сцену.

Только ожидание всегда давалось мне с трудом. Скорее бы!

Когда закончила номер девушка, отороченная птичьими перьями, я уже чувствовала себя как лыжник на вершине трамплина. Затихли предназначенные ей аплодисменты. Какую же все-таки вялую музыку она себе подобрала. Колыбельную какую-то.

Еще что-то весело говорил ведущий. Но для меня ориентиром было начало моей фонограммы. Я знала, что первые же звуки заставят присутствующих забыть о разговорах. Музыка, которую написал Джаис, обещала накал страстей. Ритм, который отбивали аккорды, мог зажечь кого угодно. И потом, все здесь такие манерные — перья, мех, серебряные мантии. А у меня тельняшка, которую я буду рвать от избытка чувств на груди.