Но затем Лилли без какой бы то ни было иронии в голосе сказала:

– Ты коротко постригся.

И все мои неприятные чувства враз улетучились. Если первое, что приходит ей в голову, – это обсудить мою новую причёску, я могу расслабиться:

– Да, решил сменить имидж.

– Знаешь ли ты, сколько сообщений я тебе послала? – тут же спросила она.

Я этого не знал. Не считал и не собирался считать её сообщения. Некоторые из них я даже не прочитал или не прослушал. Лилли решила сама ответить на свой вопрос:

– Пятьдесят три, – сказала она ледяным голосом.

«Ничего себе, многовато».

– А сколько раз ты мне ответил? – продолжала она. – Хотя бы примерно? Можешь сказать? – Тут она перевела взгляд на Матильду. – Может, ты в курсе? Сколько сообщений прислал мне Квинн? Как ты думаешь?

Матильда прикусила нижнюю губу.

– Лилли… – начал было я.

– Девять! Ты ответил мне всего девять раз. Тридцать шесть слов, а значит, в среднем по четыре слова на сообщение. Четыре!

«С каких это пор она так одержима цифрами? Что-то я раньше ничего подобного не замечал».

– Я всё время пыталась сама себе это объяснить: может, ему плохо, может, он в шоковом состоянии, может, у него амнезия, может, он слишком гордый, может, ему нужна моя поддержка, а может, только время… И тут вдруг… – Она шумно вздохнула. – И тут вдруг я встречаю тебя в лифте по дороге к стоматологу!

«Да. И к тому же в самом медленном лифте на свете».

Тем временем мы добрались лишь до третьего этажа. Двери открылись как в замедленной съёмке, и на лестничной клетке никого не оказалось.

– Хотя бы раз ты подумал о том, как я себя чувствую? Ведь мне, может быть, важно с тобой поговорить, чтобы я смогла двигаться дальше? – Лилли говорила без передышки. Даже если бы я и захотел что-нибудь ответить, она не давала вставить ни слова. – Ты вообще обо мне подумал? Или хоть о ком-нибудь, кроме себя? Мы… Я тоже имею право на счастье. – Это предложение ей показалось особенно важным, поэтому она тут же повторила его ещё раз и на этом закончила свою тираду. – Я тоже имею право на счастье!

– Да, конечно, – сказал я. – Двигайся вперёд.

– Может, именно так я и сделаю, – тоном драматической актрисы ответила Лилли, будто я предложил ей спрыгнуть с моста.

Двери лифта наконец снова закрылись, и Матильда нервно нажала на цифру восемь. Нажала несколько раз.

– Ладно, значит, с этим мы разобрались, – сказал я.

Лилли презрительно хмыкнула:

– И меня ещё считают бессердечной ведьмой!

– Кто это считает тебя бессердечной? – спросила Матильда и тут же, похоже, пожалела о своём вопросе.

Лилли вновь обратила свой изучающий взгляд в её сторону, а Матильда тем временем судорожно вцепилась в полы своей куртки и пыталась застегнуть молнию на груди.

Лифт снова тронулся.

– Ты родная сестра близнецов Мартинов, не так ли? Удивительное сходство. – Лилли прищурилась. – Ты здесь с Квинном?

– Двоюродная, – ответил я за Матильду.

– Что-что?

– Матильда – двоюродная сестра Луизы и Леопольда, не родная.

Будь я Матильдой, я бы сейчас удивлённо поднял бровь. Но Матильда лишь посмотрела на меня, и я совершенно не понимал, о чём она думает.

– Между вами что-то есть? – спросила Лилли, и теперь пришёл мой черёд хмыкнуть.

Матильда наклонила голову и сосредоточенно разглядывала пол.

– Прости, – сказала Лилли. – Я же не знаю, что именно ты повредил в этой аварии. Лассе говорит, что с твоими глазами что-то не в порядке.

«Ничего себе. Столько ударов ниже пояса за два коротких предложения. Это почти чёрный пояс, уровень Раскоряки».

Лифт наконец остановился на восьмом этаже. Двери медленно открылись, Матильда отпустила свою куртку, чтобы взяться за рукоятки кресла-коляски. Я твёрдо посмотрел в глаза Лилли – очень красивые глаза! – и сказал:

– Мне очень тебя жаль. Как-то глупо всё получилось. Ничего уже не изменишь. Пришло время просто смириться. Видишь? В каждом из этих предложений по четыре слова. Мне кажется, четырьмя словами можно сказать очень многое.

– Мне тоже так кажется. Отойди, пожалуйста, в сторону, – пробормотала Матильда. – Ты перекрыла нам дорогу.

Я не смог скрыть улыбку.

Лилли пропустила нас и ничего больше не ответила.

– Удачи тебе у стоматолога! – крикнул я через плечо, просто потому что это тоже было предложение из четырёх слов.

Двери лифта за нами закрылись, и Матильда завезла меня в кабинет физиотерапевта.

– Зубной принимает на пятом этаже, – сказала она. – Мы проехали мимо, потому что Лилли забыла нажать на кнопку. Надеюсь, она прокатится на самый верх, до десятого, а потом уже спустится на нужный этаж.

– Надеюсь, у неё кариес и дырка в зубе, – буркнул я. – Не помню, чтобы она была раньше такой… агрессивной.

Поездка в лифте, казалось, длилась целую вечность, но мы пришли к Северину на десять минут раньше. Матильда бессильно плюхнулась на стул в приёмной:

– Она очень симпатичная.

– Это правда.

Я коротко огляделся. Кроме секретарши, я не заметил никого, кто мог бы нас подслушать.

– Наверное, когда она была маленькой, никто не засовывал её в мусорный бак и не обзывал церковной ватрушкой, – пробормотала Матильда.

– Зато родители называют её «маленькая макарошка», если тебя это успокоит.

На всякий случай я поискал лица в декоративных кактусах, которые росли у стола секретарши. Но ничего подозрительного не обнаружил.

– «Маленькая макарошка» звучит очень мило. – Матильда вздохнула. – Мои родители называют меня «наш сложный ребёнок».

– Сложный? Что же ты такого натворила? Сбежала из дома с вином, предназначенным для воскресной службы?

Матильда ничего не ответила, и я попытался вернуться к главной теме. Встреча с Лилли произошла очень не вовремя.

– Кстати, твоя версия по поводу наследства не так уж далека от правды, – сказал я.

– Что ты имеешь в виду? – Матильда тут же перестала одёргивать свою смешную блузку и с любопытством наклонилась ко мне. – Что же ты унаследовал?

В этот момент открылась дверь кабинета, и оттуда вышла предыдущая пациентка. За ней появился и Северин. Глаза Матильды округлились, и я понял, что на неё он произвёл такое же сильное впечатление, как и на меня, когда я увидел его в первый раз. Северину было чуть больше двадцати, два метра ростом, подтянутый, сильный, но горой мускулов назвать его было нельзя. Тёмные волосы были собраны в хвостик на затылке. Левую часть лица пересекал глубокий шрам, он тянулся ото лба, через бровь, очень близко от глаза, до самого подбородка. Северин Зеленко был живым примером того, как шрамы могут украшать человека. А также он был