Госпожа Раскоряка поспешно что-то записывала, а череп отклонялся то вправо, то влево в такт её движениям. Жёлтая височная доля выдвигалась всё дальше вперёд.

У госпожи Раскоряки было такое счастливое выражение лица, что, казалось, ей вот-вот преподнесут драгоценный подарок.

– А это желание… Его можно представить в виде внутреннего голоса?

«Нет, ну что вы! Внутренний голос разговаривает только с сумасшедшими, – мог бы сказать я. – А со мной разговаривает фея по имени Фея и пожилой господин, который приютил в своей библиотеке Фридриха Ницше, а сама эта библиотека находится в параллельном мире, в который можно попасть через портал на старом кладбище. Ах, вот ещё что. Ваш череп только что показал вам язык. То есть показал бы, будь у него язык».

Нет уж, такой радости я ей доставлять не собирался. Вдруг, когда череп снова закатил глаза, мне в голову пришла странная идея: «А что, если Раскоряка одна из них? Одна из граничных существ? Они ведь живут среди нас, если я всё правильно понял. И не все из них ко мне благосклонны, как, например, Гектор. Может, план госпожи Раскоряки состоит в том, чтобы на веки вечные запереть меня в психушке?.. Вот красота, теперь меня можно считать ещё и параноиком».

Госпожа Раскоряка по-прежнему ждала моего ответа.

– Конечно нет! – улыбнувшись, сказал я. – Просто в больнице мне попалась книжка о том, какие у нашего мозга чудесные возможности самовосстановления. Вот я и подумал, спрошу-ка я об этом у такого известного специалиста, как вы.

Раскоряка разочарованно отложила ручку:

– Несомненно, душевное здоровье играет огромную роль в восприятии телесных ощущений, а также в процессе выздоровления, – начала она, и у меня затеплилась надежда, что она вот-вот скажет мне что-нибудь приятное. – Но я процитировала тебе диагнозы врачей, чтобы ты не строил иллюзий по поводу того, в каком тяжелейшем положении ты находишься. Вместо того чтобы фантазировать по поводу полного выздоровления и сравнивать своё нынешнее состояние с тем, каким ты был до аварии, стоит сосредоточиться на принятии себя настоящего. Советую радоваться тому, что ты выжил. Жизнь была дарована тебе во второй раз. Цель нашей терапии – создать что-то вроде основы для твоего нового состояния в этих сложных условиях, вместо того чтобы поощрять тщетные надежды на то, что ты снова сможешь стать таким, как раньше.

«Другими словами, привыкай, дорогой, всё ужасно. Привыкай побыстрее».

Какой кошмар! В следующий раз я незаметно запишу все её слова на диктофон в своём телефоне и дам послушать маме. Ведь она всегда внушала мне: «Ты можешь всё, стоит только захотеть», «Любую мечту можно воплотить в реальность», «Никогда не сдавайся!». Ей бы совсем не понравилось, что психотерапевтка, которая должна была спасать от депрессии, активно меня в эту депрессию вгоняет.

Будь моя воля, ноги моей бы в этой клинике не было, то есть колеса моей инвалидной коляски, но на случай, если госпожа Раскоряка окажется одним из граничных существ, стоит вести себя с ней предельно осторожно. Следующая наша встреча планировалась через четырнадцать дней, и я надеялся, что за это время пойму ещё больше и выясню у Феи или профессора Кассиана, на чьей она стороне. Если она вообще одна из них.

Остаток встречи я с горем пополам отсидел, составляя план из десяти пунктов, как я собираюсь жить дальше в инвалидной коляске и как после пасхальных каникул снова пойду в школу. То есть поеду.

Госпожа Раскоряка довольно кивала, и в такт её кивкам двигался череп. Но чем реже я на него отвлекался, тем более вяло он двигался. В конце концов его глазные яблоки запрыгнули в глазницы и больше не шевелились.

Мама ждала меня у двери. Она рассыпалась в благодарностях госпоже Раскоряке, которая сделала одолжение и освободила для нас время, хотя все встречи у неё были расписаны на месяцы вперёд.

– Хоть мы и встали так рано, чтобы приехать, мы ничуть об этом не жалеем, – сказала мама.

– Я рада, что нашла для вас окно, – ответила эта хитрющая лиса. – Если у меня неожиданно освободится время для следующей встречи, я вам сообщу. Квинну совсем не помешает моя поддержка, правда ведь? – Приторно улыбнувшись, она повернулась ко мне. – До свидания, Квинн. И помни, что я тебе сказала. Каждый день приносит свои маленькие радости!

Ничего она такого не говорила, но у мамы был настолько счастливый вид, что я решил играть свою роль до конца и тактично промолчал. Если бы я начал сейчас жаловаться маме, как Раскоряка обращается со мной на самом деле, это бы её только расстроило. Зачем сейчас портить всем настроение? Эта терапия всё равно не для меня.

Когда мы вышли из клиники, на часах не было и девяти утра. Листок с пунктами плана я тут же скомкал и забросил в первую попавшуюся нам на пути урну.

– Позавтракаем где-нибудь в городе? – спросила мама, с трудом затаскивая мою коляску на тротуар. – А потом, может, заглянем в новый цветочный магазин?

«Да, именно туда-то мне и надо. В цветочный магазин и потом в склеп на поиски профессора Кассиана».

Свои самые главные вопросы я вчера записал и выстроил в порядке важности, чтобы снова не растеряться, не отвлечься на чепуху и не потерять драгоценное время, когда выдастся возможность их задать. Только вот сопровождение мамы мне совсем ни к чему. Но и без посторонней помощи я не справлюсь. На пути к трамвайной остановке я постановил:

– Позавтракаем в кафе «Фритц». Но в цветочную лавку сходи-ка лучше одна, там слишком тесно для моей коляски. И вот ещё что – ничего, если я поеду сегодня к Северину без тебя?

– Но, золотце, как же ты справишься? – Хоть я и не видел, но могу поспорить, что мама при этом сокрушённо склонила голову. – У нас с тобой и так не очень-то ловко получается заходить в трамвай и выходить из него. Может, мы и выглядим странновато, но я ожидала от окружающих большего дружелюбия, честно говоря. Раньше все вокруг предлагали мне помощь с коляской. Обещаю станцевать победный танец, когда мы наконец избавимся от этой коляски.

Доктор Раскоряка придерживалась на этот счёт другого мнения. Первым пунктом её плана была покупка усовершенствованной инвалидной коляски вместо этой простенькой модели, которую мне дали на первое время в реабилитационном центре.

– Я мог бы попросить Матильду Мартин, вдруг она свободна сегодня после обеда, – осторожно предложил я.

Мама замолчала на несколько долгих минут.

– Это меняет дело, – наконец сказала она, и по её