– Вижу, с чем-то борешься внутри себя. Может, поделишься? Говорят, от этого легче становится.

– Играешь в доброго храмовника, выслушивающего исповеди?

– Не играю, пытаюсь быть если не другом, то товарищем, готовым подставить плечо.

– Знаю я таких… товарищей, – последнее слово Илас презрительно выплюнул, – золотых мальчиков, любимых родителями, для которых уже припасено готовое место. А если не припасено и отправлены из-за наветов злоязычников такие ненароком в приграничье… предают не задумываясь. Им же можно, у них даже кровь голубее, чем у остальных.

Мужчина говорил, а воспоминания утренним туманом, что, словно кисель, собирается в лощинах, и не видно в таком ни зги, уже окутывали его. Память шептала Иласу об юнце, не золотом даже, бриллиантовом, в результате хитрой и долгой интриги двух приближенных к трону родов попавшем в приграничье. Как тот кичился своей родословной, ни в грош не ставя простых вояк, и словно одолжение делал, разговаривая с теми, в чьей фамилии была частица дис. А после первой же вражьей атаки на их редут этот сопливыш в ногах у командира валялся, прося спасти его бесценную жизнь. Голосил так, что неприятель – и тот слышал. Командир взял юнца за грудки да в сторону Иласа кинул со словами:

– Прикрой кутенка!

Тот затих тогда, жался побитой собакой, верой и дружбой клялся, хогановым знаком божась.

Отбили атаку… а через седмицу юнец вновь нос задирать начал, дескать, не по положению ему, герцогу высокородному, в одной казарме с виконтовскими да баронетскими отпрысками хлеб делить.

При следующем налете прошила кутенка стрела насквозь, и никто об этом не жалел. Война – дело такое, смерть здесь привычная гостья.

С тех пор затаилось у Иласа недоверие ко всем обласканным деньгами и славой: только такие получали от жизни все лучшее, причем бесплатно. От образования в престижном академуме до безраздельного внимания первых красавиц. Впрочем, последние не обделяли вниманием и блондина, причем именно вниманием, не сильно усердствуя в матримониальном желании, потому как многие знатные фьеррины гулять предпочитали с красивыми, а выходить замуж за богатых.

И сейчас, именно в камере, при словах о дружбе и товариществе вспомнилось Иласу, что перед ним не просто Эрден, а сын великого инквизитора, приближенного к трону едва ли не больше, чем императрица.

Такому наверняка судьба все приносила на рушнике и с поклоном.

– Опыт – вещь нужная, но порою бесполезная. Не знаю, кем был тот, кто заставил тебя так думать, но жить богато вовсе не означает – жить хорошо. Я двадцать лет потратил, чтобы выйти из тени отца. Даже в дознаватели в шестнадцать сбежал именно потому, что на этот департамент инквизиция влияния не имеет. Сотрудничает – да, но надавить не может. Когда с самого детства по твоим следам крадется шепот «он сын того самого… жаль, никчемный будет, ну да отец все ему устроит…», противно становится, муторно на душе. Оттого и начинал с самого низа. А то, что в шрамах весь – не отцова заслуга, как и должность, которую занимаю. Да, не всем везет с родительской любовью, но если сам ее не испытал, винить других не след…

Говоривший выдохся, а Илас, сгорбившись, понуро молчал.

«Еще немного, и уйдет в себя, начнет копаться. Зря сорвался… Этот белобрысый хоть и дурак, но дурак честный, правильный, такому скажи, что причина в нем самом – себя же съест изнутри», – подумалось дознавателю.

– Ладно, извини. Сорвался… – протянутая рука, не по-аристократически мозолистая, с белой ниточкой-меткой от шрама была лучшим доказательством непростого жизненного пути, пройденного говорившим.

Илас поднял глаза. В его взгляде вальсировала стуженьская вьюга.

– И ты извини.

Мужское рукопожатие. Крепкое, но не такое, когда мерятся удалью: кто сильнее сожмет. Равный уважает равного.

– И чтобы окончательно все прояснить между нами, – Эрден не разрывал рук и глядел прямо в глаза Иласу, – о Вассе. Не мешайся: пусть пока между нами ничего нет, но согласно слухам она моя жена.

Илас хитро усмехнулся:

– А моя сестра. Сводная. И это безо всяких слухов. Так что это ты не мешайся.

Эрден лишь фыркнул на столь самонадеянное заявление блондина.

– Делильщики, чтоб Кереметь разорвал. Самих того и гляди на костер поведут, а мы тут о мужских слабостях…

Словно в подтверждение его слов о костре послышались шаги. Несколько человек спускались по лестнице. Вариантов было немного: либо эти славные люди решили прогуляться с экскурсионной целью по подземелью, либо по их души.

Спустя пару клинов томительного ожидания в поле зрения Эрдена показался силуэт грузного стражника. Спуск и предстоящий подъем явно не входили в число любимейших занятий сего воителя. Издалека была слышна его одышка. Он тяжело ступал, а фонарь (его стражник держал в руке) непозволительно сильно раскачивался. За его спиной маячили еще трое, но их из-за солидной фактуры первопроходца разглядеть практически не удавалось. Добравшись до камеры и переведя дух, стражник повесил фонарь на стенной крюк и, важно поправив ремень на штанах, произнес:

– Ну что, мракобеска, пожалуйте на допрос к его превосходительству инквизитору Армикопольскому.

Илас поднялся. Эрдену же, шагнувшему за ним следом в открывшуюся дверь, был уготован внушительный тычок.

– А ты обожди тут, душегубец.

Дознаватель понимал – их намеренно разделяют, если дать увести Иласа сейчас… Этот честный и решительный и себя, и его своей правдой погубит. Поэтому мужчина выдал:

– Нельзя ей одной, она на голову того… совсем того… почти блаженная.

Дознаватель попытался дать знак Иласу подыграть.

Блондин, в душе оскорбленный отведенной ему ролью (мало что женщина, так еще и сумасшедшая), решил, что за все хорошее скажет Эрдену спасибо потом, оптом. А пока со знанием дела, сморщив в задумчивости лоб, словно при написании диссертации, ковырнул у себя в носу указательным пальцем. Внимательно осмотрев выуженную добычу, икнул и пустил нитку слюны.

Сопровождающие, впечатленные пантомимой, колебались. Эрден жестом, расшифрованным блондином как «повыразительнее», заставил фьерру еще и замычать. Сдался конвоир при попытке рыжухи повиснуть у него на шее со словами:

– Тятя, мне страшно…

– Пес с вами! – махнул толстяк рукой. – Ведем обоих, а там пусть инквизитор разбирается…

Аримикопольский инквизитор Миртор Хопкинс – мужчина, чтивший умеренность во всем: еде, вине, обществе красивых женщин, – по складу характера был правильно-скучен. Лысоватая голова, прикрытая напудренным париком, как носили согласно этикету прошлых лет, короткий, но острый нос, близко посаженные глаза, окруженные сеткой морщин, вечно угрюмое выражение лица… Не шел инквизитор яркому, вечно пестро-веселому Армикополю.

Хопкинс же больше всего любил порядок. И на его столе, в одному Миртору ведомом строгом соответствии, расположились: стопка документов, чернильница и быстрописное перо, папка с делом о «Рыжеволосой бессмертной мракобеске», а по левую руку лежало извечное напутствие всех инквизиторов – трактат «Низвергающий ведьм меч». Данное творение обучало магистратов способам обнаружения ведьм и процедурам доказательства их виновности, и было проштудировано Хопкинсом вплоть до прямого цитирования избранных отрывков.