фигура. У нее всегда свежий маникюр, у нее не бывает слипшихся от туши ресниц и порванных колготок, она со вкусом одета. В сумке всегда есть влажные салфетки для рук, влажные салфетки для обуви, крем, ножницы, щипчики, пилочка и зубочистки. Она не толстеет. Предпочитает одеваться в черное. Много бижутерии — два черно-белых кольца со стразами, черные сережки со стразами, кулон со стразами. Стразами украшен и черный слуховой аппарат. Оля глухая.

Оглохла Оля дважды. Первый раз — в 1,5 года, еще в Барнауле, когда при тяжелом ОРВИ, перешедшем в воспаление легких, врачи назначили уколы пенициллина. Оля говорит: «Иначе бы я умерла». Олин диагноз звучал — глухота с остатками слуха, и этими остатками что-то Оля все-таки слышала (как ныряльщик слышит звуки внешнего мира сквозь толщу воды). Второй раз Оля оглохла полгода назад, после одной безумной любви. И теперь Оля не слышит почти ничего. Редуктор щелкает, давление нарастает, Оля погружается в тишину.

Оля Мельникова — актриса. Театр «Синематографъ», в котором работает Оля, готовится к премьере. В постановке по пьесе Мрожека «Вдовы» Оля играет смерть.

Оля снимает комнату на конечной станции метро. Каждое утро ее соседка и квартирная хозяйка — безработная баба Рита — стучит в дверь, и Оля чувствует этот стук. Оля подходит к окну. За окном метель, далеко внизу коробка школы, голые тополя.

В комнате Оли почти нет книг. Книги были, но Оля их продала после своей великой любви. Тогда Оля становилась совершенной, и многое из того, что она делала, не поддается логике. Теперь уже много недель Оля читает роман «Приди, полюби незнакомца». Роман плохой, но Оля читает его очень всерьез.

Еще у Оли есть фильмы: «Кровавая императрица», «Римские каникулы». Оля любит исторические драмы, романтические комедии. Только зарубежные, лучше 60-х годов. Ужасы, триллеры и боевики Оля на дух не переносит. Еще комнату украшают две иконы и фоторамка. В фоторамке сменяют друг друга эльфийские принцессы, мужские торсы и романтические стихи.

Это аудитория № 10 Государственного специализированного института искусств, сокращенно ГСИИ. Зал на 70 зрительских мест. Здесь идут учебные спектакли и здесь театр «Синематографъ» репетирует, репетирует, репетирует «Вдов».

С верхнего этажа доносится музыка — слепые музыканты готовятся к зачету. В соседней аудитории учатся рисовать люди с ДЦП.

Режиссеру Андрею Назаренко 32 года. Он преподавал в Щуке и ГСИИ одновременно. Потом пришлось делать выбор, и Назаренко неожиданно для себя остался в ГСИИ.

«Синематографъ» — это выбор каждого. Официально театра не существует, но он живет уже три года, перебираясь со сцены на сцену.

Со спектаклем точно так же. Его не должно было быть, но предыдущий режиссер «Синематографа» Варвара Гребельная пыталась поставить мюзикл «Картина Желание». И системно ошиблась — сделала ставку на музыку и быструю реакцию актеров. Быстрой реакции у глухих на музыку не получалось, поэтому спектакль не сложился. Но декорации — две металлические рамы на колесиках — остались. Кроме того, Назаренко давно хотел доказать директору театра Ирине Кучеренко, что женская часть «Синематографа» не менее талантлива, чем мужская. Нужен был женский спектакль. Так и появились «Вдовы» Мрожека. Комедия про то, как мужчины и женщины изменяют, убивают и лгут.

Настя и Маша гоняют диалог.

— «А от чего умер ваш муж?»

— «От простуды».

— «Наверное, слишком легко одевался».

— «Где там легко, даже белье носил шерстяное».

— У актера есть чувство долга и есть чувство очень долго. Держим темп! — диктует Андрей. — Вы треплетесь о похоронах мужей в кафешечке, так делайте это легче. От многозначительности кони дохнут. А про «слишком легко одевался» — это в твой огород камень, Маня. Она считает, что ты плохо следила за своим мужем. Реагируй.

Весь этот диалог Настя и Маша говорят руками. Озвучивает их Паша. Озвучка необходима — каждый спектакль «Синематографа» предназначен и для глухих, и для слышащих. Паша Ахальцев — единственный мужчина и единственный слышащий в спектакле — приглашен со стороны, из Московского областного института искусств. Паша играет официанта — образ судьбы в пьесе.

— Вы дали ему аспирин? — говорит Паша и отвечает сам себе:

— Хотела дать, но он отказался, — мол, все равно не поможет.

— Они всегда так говорят.

— Уверял, что у него покалывает не от простуды, а от шпаги. Говорю — тебя продуло, потому что вышел без шарфа, а он мне — его, мол, проткнули шпагой.

— Шпагой?

— Во всяком случае, чем-то острым.

— Я смерть, — говорит Оля. — Я знаю, когда умрет каждый. Я наблюдаю.

В ремарке Мрожека смерть обозначена как Третья Вдова. «Прежде всего высокого роста и хорошо сложена, должна уметь двигаться грациозно и с достоинством», — пишет Мрожек.

Его звали Алеша. Бывший мент, нынешний менеджер (позже оказалось — охранник). Познакомились в Интернете три года назад, зимой. 8 марта развиртуализировались. Через месяц начали жить вместе.

На «жить вместе» Олю уговаривали всем театром.

— Но я его не люблю, — говорила Оля.

— Полюбишь, — убеждала директор театра Ира Кучеренко.

И правда, Оля полюбила.

Жили на Домодедовской, в высотке на последнем этаже. Оля готовила, убирала квартиру, пыталась подружиться с его друзьями. Так она представляла семейное счастье. Алеша прописал ее в квартире и даже предлагал обвенчаться в церкви.

Потом, когда Оля была на гастролях, муж привел проститутку. Глухие очень наблюдательны, но особой наблюдательности тут не требовалось.

Алеша валялся у Оли в ногах. Оля позвонила Алешиному отцу. «Ты можешь его простить?» — спросил свекор.

И Оля простила.

Потом был еще раз. И еще.

Чужие женщины проявлялись в деталях. Волосы на полу. Кто-то трогал крем. Пробка из-под шампанского под батареей. Фрукты — он не ест фруктов, а ей никогда не покупал. Жизнь превращалась в подробный ад.

Оля начала проверять телефоны мужа и как в плохом анекдоте под записью «строитель» нашла 25-летнюю Таню. Таня делилась секретами анального секса и просила Олю не мешать их счастью.

Кончилось тем, что Оля начала вступать в обширную переписку с Алешиными любовницами. Сам Алеша уже не валялся на коленях. Он называл ее истеричкой и намекал, что тут никто никого не держит: «Но я тебя, конечно, не гоню — ты же бездомная».

Потом случился этот смог. Алеша уехал пережидать в деревню, Оля осталась в Москве. И обнаружила, что пропала сорочка. Кружевная, любимая.

Позвонила, предъявила претензии. «Хочешь уезжать — уезжай», — спокойно сказал Алеша; «Но зачем ты удержал меня тогда, в первый раз?» Алеша бросил трубку.

И Оля решила уйти. Собрала вещи, потом начала ходить по квартире. Особенно почему-то было жалко, что недавно