Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При подходе к Ханкале климовские БМП и БТР прошли по проходу в минных полях и, у шлагбаума на развилке дорог, ведущих к двум базам — МВД и армии, — свернули к базе МВД. Здесь было не разогнаться — дорога шла змейкой среди бетонных навалов и танков, стоящих в капонирах в ожидании потенциальных смертников на колесах…
Затем, прокатив вдоль красноречивого фронтового быта — вереницы сборных щитовых домов, вагончиков и стационарных палаток, уличных умывальников, турников, сортиров и бельевых веревок, на которых сохли солдатские портки, — два БМП остановились у госпиталя, высадили трех раненых и дюжину вусмерть усталых бойцов УБОПа. А БТР покатил дальше, к штабу, обнесенному бетонным забором с колючей проволокой.
Возле штаба БТР затормозил, и Климов — тридцатитрехлетний, крупный, бритоголовый, измотанный, в грязном камуфляже и с окровавленной косынкой на голове — выпрыгнул прямо в грязь у штабного КПП. И минуту спустя устало вытянулся по стойке «смирно» в двери кабинета одного из руководителей штаба.
— Товарищ генерал, разрешите доложить?
— Вольно, — ответил генерал. — Садись. Сколько суток не спал?
— Трое, товарищ генерал. — Климов сел.
— Ну?
— Восемь бандитов ликвидировали, трое ушли.
— Наши потери?
— Три «трехсотых» — один тяжело ранен, двое полегче. Убитых нет.
— Ясно. Представлю к награде.
— А отпуск, товарищ генерал? У меня командировка месяц назад кончилась, я семью полгода не видел.
— Знаю. Но тут тебе послание. Смотри…
Генерал взял с полки видеокассету, вставил в видеомагнитофон, включил.
То, что увидел Климов на экране телевизора, было не для слабонервных. А увидел он, как двое боевиков в масках держат связанную по плечам десятилетнюю русую и голубоглазую девочку, прижимают к столу ее ладонь, а третий топором отрубает ей мизинец и безымянный палец.
Генерал остановил пленку, отмотал чуть назад и нажал «стоп».
Бородатый боевик с занесенным топором застыл на стоп-кадре.
— Узнаешь? — спросил генерал.
— Конечно. Это Кожлаев.
— Ты уверен?
— У него наколка на пальце. Буква «К». Как у его брата.
— Тогда смотри дальше. — Генерал включил пленку.
Бородатый боевик, держа в руке окровавленный топор, сказал с телеэкрана:
— Ты, Климов! Ты меня видишь? Еще раз посмотри. Даю вам неделю сроку. Не отдашь брата — руку ей отрублю. Еще не отдашь — голову отрублю. Ты понял?
На этом запись оборвалась, генерал выключил магнитофон.
Климов помолчал, спросил:
— А кто девочка?
Генерал взял с полки бутылку коньяку, налил треть стакана, придвинул Климову:
— Выпей.
Климов посмотрел на генерала, на коньяк.
— Извините, товарищ генерал. Я непьющий.
Генерал удивился, кивнул на экран:
— Даже после такого зрелища?
— Жене дал слово. В командировке — ни грамма.
— Ну что ж. Значит, так… — Генерал сел напротив Климова. — Принято решение менять девочку.
— На брата этого зверя?
— Я знаю: у тебя три опера погибли, когда брали его брата. Но что нам делать? Пожертвовать девочкой? Они ее восемь месяцев назад в Ростове похитили. Можешь себе представить, что с родителями…
— Я не об этом.
— А что?
— Брата Кожлаева мы взяли два месяца назад. То есть в это время заложница у него уже была. И он мог сразу предложить обмен. Если он делает это теперь, значит, задумал нечто… Такое, из-за чего мы с ним могли бы сквитаться его пленным братом, а теперь не сможем. Вы понимаете?
— А не хер брать пленных! — вдруг взорвался генерал и даже ударил кулаком по столу.
Климов изумленно взглянул на него.
Но генерала как прорвало.
— Да! Это другая война, понимаешь?! Где ты видел, чтобы военнопленных судили гражданским судом, а через месяц родственники могли приехать в тюрьму и выкупить его к бениной матери? Сталин родного сына из плена не выкупил! А у нас за десять тысяч можно любому оформить туберкулез в открытой форме. Он у меня пять бэтээров взорвал, двадцать бойцов на тот свет отправил, а его обратно отпускают — сюда, на горный воздух! Лечиться, блин! Вот и воюй тут…
Генерал выдохся, залпом выпил коньяк, который налил Климову, помолчал, потом кивнул на телеэкран и спросил совсем другим тоном:
— Он отрубит ей руку? Да или нет?
— Да.
— И голову?
— Да.
Генерал бессильно пожал плечами:
— Какие у нас варианты?
А тем временем в Шатойском районе, в лагере боевиков в горах Зара слушала записи песен Муцараева и даже подпевала им, возвышая свой голос до октав боевого марша:
В сердца оставшихся проник
Сквозь артиллерии раскаты Клич,
вдохновлявший павших братьев:
«Аллах един, Аллах велик!»
Под эту песню боевики учили ее стрелять из автомата и пистолета, собирать и разбирать взрывные устройства из тротила, пластита-4 и т. п.
Показывали видео разбитого Грозного и других населенных пунктов, внушали, что родина в опасности, народ на краю гибели…
И все выше взлетал ее голос:
Оставшись Господу верны,
Пройдем мы жизни круговерти.
И, гордо бросив вызов смерти,
Уйдем в заветные миры…
А тем временем другие боевики захватывали школу в Беслане…
И президент Путин в телевизионном обращении к стране говорил об атаке международного террора на Россию…
А на маленьком горном кладбище, где был похоронен муж Зары Муса, боевики установили ему бетонную плиту-памятник и вбили пятиметровый шест со стальной зеленой косынкой, означающей, что он погиб в газавате. На фоне этого памятника и шеста они сфотографировали Зару в одежде шахидки, а она дала клятву джихада, сказала, что ее переполняет счастье от предстоящей мести за смерть мужа и близких. Аллах акбар!..
На рассвете по горной дороге, которая змейкой вьется по дну ущелья вдоль почти пересохшей речки, показался лихой кортеж: настоящий американский джип, «Газель» с приваренным на ее крыше пулеметным гнездом и грузовик, набитый вооруженными боевиками.
Сверху сквозь окуляры бинокля было хорошо видно, как на бешеной скорости, взметая тучи пыли и крошево щебенки, эти машины лихо взяли подъем, вымахнули на открытую площадку среди скал и остановились напротив пустого и насквозь просматриваемого армейского «газика».