Тот резко вскрикнул, тело его обмякло и перестало двигаться.

— Ну вот, — сказал Жуйживьом. — Теперь пора уматывать.

— Он немного поспит и успокоится? — спросил аббат.

— У него впереди вечность, чтобы успокоиться! — ответил Жуйживьом. — Это был закарпатский цианид.

— Активная разновидность? — осведомился археолог.

— Именно так, — подтвердил профессор. Анжель смотрел, ничего не понимая.

— Что это значит? — спросил он. — Выходит, этот парень умер?

Атанагор потянул его к двери. Аббат Грыжан поспешил за ними. Жуйживьом остался снимать халат. Он склонился над практикантом и ткнул ему пальцем в глаз. Тело осталось бездвижным.

— Никто бы не смог ему помочь, — сказал профессор. — Посмотрите сюда.

Анжель с порога обернулся. Бицепс на той руке, где была культя, треснул и раскрылся. Края расщелины вздулись зелеными валиками, и из непроглядных недр зияющей раны били ключом кипящие пузырики.

— Прощайте, дети мои, — сказал Жуйживьом. — Жаль, что эдак вышло. Я не ожидал такого поворота событий. Собственно говоря, если бы Дюдю куда-нибудь исчез, как мы надеялись, все сложилось бы совсем иначе и студент-медик вместе с Баррицоне были бы сейчас живы. Но нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Вода течет. И потом... — Он посмотрел на часы. — И потом оказывается, что ты слишком стар.

— Прощайте, доктор, — сказал Атанагор. Жуйживьом грустно улыбнулся.

— Прощайте, — сказал Анжель.

— И главное, не волнуйтесь, — сказал аббат. — Все полицейские инспекторы — дураки набитые. Может быть, хотите место отшельника?

— Нет, — ответил Жуйживьом. — Я устал. Пусть все будет, как есть. Прощайте, Анжель. Бросьте валять дурака. Я оставлю вам свои желтые рубашки.

— Я непременно буду их носить, — сказал Анжель. Они вернулись в комнату и пожали профессору руку.

Потом, пропустив аббата вперед, стали спускаться по скрипучей лестнице. Анжель шел третьим. Он в последний раз обернулся. Жуйживьом махнул на прощание рукой. Уголки его губ выдавали волнение.

Атанагор шел посередине. Руку он держал на плече Анжеля, который шагал слева; справа археолога под руку взял аббат. Они направлялись в археологический лагерь, чтобы забрать с собой Бронзу и навестить Клода Леона.

Сначала никто не разговаривал, но аббат Грыжан не умел долго молчать.

— Не понимаю, почему профессор Жуйживьом отказался от места отшельника, — сказал он.

— Я думаю, он больше не мог терпеть, — ответил Атанагор. — Всю жизнь лечить людей — и так закончить...

— Но ведь со всеми врачами случается... — сказал аббат.

— Только арестовывают не всех, — заметил Атанагор. — Как правило, они скрывают результаты. А профессор Жуйживьом не хотел юлить и прятаться.

— Но как им удается скрывать результаты? — спросил аббат.

— В тот момент, когда больной должен умереть, они передают его другому врачу, более молодому, — сказал Атанагор. — И так все время.

— Что-то в этой цепи от меня ускользает. Ведь если больной умирает, то кто-нибудь из врачей должен за это ответить.

— В такой ситуации больной нередко выздоравливает.

— В какой ситуации? — снова спросил аббат. — Простите, но я не очень вас понимаю.

— В ситуации, когда старый врач передает своего пациента молодому, — сказал Атанагор.

— Но доктор Жуйживьом не был старым врачом... — заметил Анжель.

— Лет сорока, сорока пяти... — прикинул аббат.

— Да, где-то так, — согласился Атанагор. — Просто ему не повезло.

— Но ведь во всем мире каждый день люди убивают людей, — сказал аббат. — Я не понимаю, почему он отказался от места отшельника. Религия для того и придумана, чтобы покрывать преступления. В чем же дело?

— Вы правильно сделали, что предложили ему, — сказал археолог. — Но он слишком честен, чтобы согласиться.

— Экая дубовая голова! Ну кто заставляет его быть честным! — подивился аббат. — Что с ним теперь будет, а?

— Вот уж чего не знаю... — пробормотал Атанагор.

— Он уедет отсюда, — сказал Анжель. — Он же не хочет, чтобы его схватили. Заберется в какую-нибудь затхлую дыру.

— Давайте поговорим о другом, — предложил Атанагор.

— Великолепная идея, — обрадовался Грыжан. Анжель не ответил, и все трое продолжали путь молча.

Порой они наступали на улиток, и тогда из-под ног брызгал желтый песок. Тени их скользили за ними — крошечные, вертикальные. Эти тени можно было заметить, только расставив ноги. По загадочной случайности тень аббата поменялась местами с тенью археолога.

Луиза:

— Да..

Франсуа де Кюрель, «Львиная трапеза», изд. Г. Грес, акт 4, сцена 2, стр. 175

Профессор Жуйживьом бросил вокруг себя прямолинейный взгляд. Кажется, все в порядке. Только тело практиканта на операционном столе продолжало кое-где лопаться и пузыриться. Убрать его — и все. В углу стоял внушительных размеров оцинкованный бак. Жуйживьом подкатил к нему операционный стол, скальпелем рассек ремни и вытряхнул в бак тело. Вернувшись к этажерке, уставленной бутылками и склянками, профессор выбрал две из них и вылил содержимое на разлагающиеся останки практиканта. Затем открыл окно и покинул помещение.

Очутившись в своей комнате, профессор сменил рубашку, пригладил перед зеркалом волосы, проверил, в порядке ли бородка, и начистил ботинки. Он открыл шкаф, нащупал стопку желтых рубашек и бережно перенес их в комнату Анжеля. Потом, не возвращаясь к себе и не оборачиваясь, без тени волнения, спустился вниз. Он вышел через черный ход, около которого его ждала машина.

Анна работал у себя, а Дюдю диктовал Рошель письма. Услышав шум мотора, все трое вздрогнули и высунулись из окон. Но шум доносился с другой стороны. Заинтригованные, они спустились на первый этаж. Впрочем, Анна тотчас поднялся, опасаясь получить от Дюдю нагоняй за то, что отвлекается от работы в рабочее время. Прежде чем совсем уехать, Жуйживьом сделал круг. Сквозь скрежет зубчатых колес он не расслышал, что кричал ему Амадис, поэтому ограничился тем, что помахал ему рукой и на предельной скорости рванул через ближайшую дюну. Послушные колеса плясали по песку, разбрасывая вокруг фонтаны желтой пыли. Солнце превращало эти фонтаны в дивные песчаные радуги, которые доставляли Жуйживьому небывалое наслаждение своей безудержной многоцветностью.

На вершине холма профессор едва не столкнулся со взмыленным велосипедистом, одетым в форменную блузу табачного цвета и тяжелые, подбитые гвоздями башмаки, над верхним краем которых выглядывали носки из серой шерсти. Облачение велосипедиста дополняла форменная фуражка. Это был инспектор, посланный арестовать Жуйживьома.