Дело сшили быстренько. О нем Петровой сообщила сама преступница как раз в момент, который именуется «критическим».

– Почему ты все это время молчала? – не выдержав, заорала мать.

– Я думала, сама справлюсь.

– Тебя столько раз вызывали в милицию! – негодовала Люся. – От тебя должны были потребовать присутствия родителей или хотя бы их письменного согласия.

– Я его принесла, – не смутившись, призналась Светка.

– Как? – обалдела Петрова.

– Сама написала.

– Ты сумасшедшая.

– Я уже взрослая, – не согласилась Светка.

– Взрослые люди понимают, что нельзя брать чужое.

– А я и не брала. Он был ничей.

Люся загрустила от невозможности повлиять на дочь и позвонила начмеду с нетрадиционной для врачебного сообщества просьбой – найти хорошего адвоката.

– У вас что-то случилось? – с тревогой поинтересовался он у своей подчиненной.

– Да. То есть нет. У меня – нет. У дочери. В общем, случилось, – заикалась Петрова, не зная, как описать.

Вместо утреннего приема в поликлинике Люся сидела в кабинете у адвоката. Точнее, адвокатши. На вид ей было не менее восьмидесяти лет, в зубах торчала папироса, и на запястье почему-то оказался татуированный якорь. Это была знаменитая Инесса Моисеевна Крайнц, известная в городе тем, что не имела ни одного проигранного в суде дела.

– Сколько лет девице? – хрипло поинтересовалась адвокат.

– Пятнадцать, – робея, сообщила Петрова.

– Хороша нимфеточка, – хмыкнула Крайнц, смерив взглядом ничуть не смутившуюся от незнакомого слова Светку.

Дело рассосалось. Вместо юга семья отправилась на городской пляж.

Через несколько недель Светку настигла любовь. А еще через несколько – ревность. Причем не к сопернице, а к сестре, любезно приглашенной бабушкой на Черноморское побережье.

– Так нельзя! – возмущалась Петрова.

– Чего нельзя? – переспрашивал Павлик.

– Нельзя разделять девочек. Пусть едут обе.

– Это невозможно. Бабушке это не по силам.

– Если твоей бабушке по силам ехать двое суток в поезде, значит, по силам взять с собой и вторую внучку.

Вера Ивановна так не считала, но под напором Люси дала согласие.

Петрова лихорадочно складывала вещи дочерей и обивала пороги тех, у кого была возможность достать билеты. Люся делала все возможное и невозможное. Билеты купила, вещи сложила, курицу отварила. Домой накануне отъезда Светка не явилась.

Роза плакала от страха, что останется без моря. Люся – от страха, что осиротела ровно на одну дочь. Павлик, проводив дорогих для него женщин, демонстрировал чудеса отцовской ответственности и рыскал по району в поисках пропавшего дитяти. Этим же занималось местное отделение милиции.

Петровой рисовались трагические картины, а Светка в это время наслаждалась покоем в доме новой подруги со звучным именем Алсу.

На излете вторых суток Люся отметила, что из холодильника исчезли котлеты, а с балкона – купальник.

«Жива», – подумала она и почти успокоилась.

Старшая дочь явилась все равно неожиданно. Загоревшая и безумно красивая, она отомкнула входную дверь в расчете на то, что родители на работе. Увидев мать, сообщила:

– Я на минуточку.

Петрова молчала.

– Роза уехала? – как ни в чем не бывало спросила беглянка.

– Уехала, – бесстрастно сообщила мать.

– Я так и думала, – удовлетворенно хмыкнула Светка, распахнув холодильник.

– Что ты ищешь? – поинтересовалась Люся.

– Еду.

– Еды нет. Я ничего не готовила.

– Как обычно, – скривилась Светка.

– Ты ничего не хочешь мне сказать?

– Что?

– Где ты? С кем? Что произошло, наконец? Почему ты ушла из дома?

– Я живу у подруги.

– Я была у всех твоих подруг.

– Ты ее не знаешь.

– Хорошо. Где живет твоя подруга?

– У ипподрома.

Петрова съежилась: район ипподрома имел славу одного из самых криминальных в городе.

– Кто ее родители?

– Не знаю. Я их не видела.

– Так не бывает, – устало обронила Люся.

– Я правда их не видела.

– А я не видела, чтобы дети в твоем возрасте жили абсолютно одни.

– А мы не одни. У нее есть брат.

– Еще лучше. Сколько лет брату? – продолжала допрос Петрова.

– Он после армии.

– Чем занимается?

– Ничем.

– А ты?

– Ухаживаю за лошадьми.

– Ты устроилась на работу?

– Нет, я записалась в секцию.

– Когда ты вернешься домой?

– Почему?

– Я здесь никому не нужна! – надрывно выкрикнула Светка.

– Это неправда!

– Правда. Ни ему (это о Павлике), ни тебе. Меня даже бабка с собой на юг брать не хотела. Розку позвала, а меня нет.

– Но мы же решили этот вопрос. Я взяла билеты. Ты должна была ехать.

– Уже поздно, – отмахнулась Светка.

– Поздно, – согласилась Люся. – Когда ты вернешься?

– Я не вернусь.

Петрова понимала, что чем настойчивее она будет просить нерадивую дочь вернуться домой, тем решительнее та будет отказываться.

– Скажи адрес, где тебя искать, – устало попросила Люся.

Светка с готовностью нацарапала несколько слов на куске газеты.

– Что я скажу отцу?

– Что хочешь, – разрешила Светка.

– И что вы сказали?

– Сказала, что нашлась, что отправила ее к подруге на дачу.

– Павлик поверил?

– Нет, конечно. Просто знал, что Светка жива, и больше ничем не интересовался.

– Когда она вернулась?

Возвращение оказалось будничным. Как ни в чем не бывало, Светка призналась матери, что в девятый класс не пойдет, что подала документы в техникум, что хочет взрослой жизни и, наконец, «оставьте меня в покое».

Покой длился до Светкиного шестнадцатилетия. Вечером за праздничным ужином она сообщила, что снова уходит из дома. На этот раз – к мужчине. Жебет в момент чистосердечного признания поперхнулся и, посмотрев на жену, свирепо произнес: