В освобожденной Украине в поисках самогонки и обуви Славгородский с приятелями отравились в ближайшее село, «сделали обыск» у некоего старика, «отрекомендовываясь работниками особого отдела». Однако неудачно: «самогонку нашу попили другие», — меланхолично замечает Славгородский (11.12.1943). В другой раз «делал обыск в квартире, где стоял наш хозвзвод: наговорили, что там много трофейного сахару. Виноградов смастерил мне ложное удостоверение, я одел комбатову шинель, комиссарову шапку и боялся, чтобы меня не узнала хозяйка. Роль сыграл хорошо, но ничего не обнаружили» (06.12.1943). В Западной Украине Славгородский со товарищи и вовсе перестают стесняться:

Украинец — и по происхождению, и по паспорту — Славгородский считал себя русским и гордился этим. При этом он был не чужд украинской культуре — знал украинский язык, записывал украинские песни, впрочем, как и русские. Возможно, это характерное самоощущение человека, родившегося и выросшего в России.

Прежде чем перейти к последней теме из «триады Никулина», позволю себе сказать несколько слов о характере Славгородского, основываясь на его собственных записях. В нем каким-то образом уживались уверенность в себе, даже самоуверенность, с сомнениями, колебаниями, мучительным самоанализом. Иногда кажется, что это дневник подростка, а не взрослого мужчины. То, перечитав дневник, Славгородский замечает, что он ему «понравился своим содержанием и стилем» (10.08.1943), то называет себя «оригинальной посредственностью» и пишет, что «жалок сам в своих глазах» (20.08.1943). Такие перепады настроения встречаются на страницах дневника довольно часто.

Однажды он даже обвинил в своих проблемах… литературу: «Русская литература и воспитала, и искалечила меня. И кто знает, если б не война, я, может быть, так и остался бы калекой» (27.08.1943). Замечу, однако, что рефлексирующий «почти интеллигент» Славгородский и Славгородский-комбат — как будто два разных человека. Это очевидно из текста дневника. Когда Славгородский, перестав тягаться с Фрунзе, Толстым и Шолоховым, пишет о боевой учебе, которую проводит с вверенным ему батальоном, о воспитании взводных и ротных, о разного рода военных хитростях и придумках, о конкретных обстоятельствах боев, он как будто совершенно забывает о «вечных вопросах». «Увлечение войной» вытесняет все остальное, реальное и надуманное.

Как и подавляющее большинство фронтовиков, Славгородский жаждет любви или хотя бы мимолетной женской ласки. Его призвали в армию в 1939 году, в 25-летнем возрасте, женой он обзавестись не успел. К отношениям с женщинами Славгородский подходит серьезно. У него завязывается мучительный роман с полковой потаскухой (судя по отзывам сослуживцев) Галиной. Впрочем, что собой представляла Галина, на самом деле понять по мужским отзывам вряд ли возможно.

Однако вскоре он начал жить с Галиной как с женой. Записи о взаимоотношениях с ней составляют значительную часть дневника. И Славгородский — вновь проявляя себя не совсем «взрослым» — дает ей прочесть посвященную ей часть дневника. Попав после ранения в госпиталь и наслушавшись рассказов сослуживца о поведении Галины, Славгородский решил с ней порвать и стал записывать в дневник все, что теперь о ней думал. Вернувшись в часть и услышав упреки своей недавней почти жены в том, что он ничего ей не писал и вообще ее забыл, он дал ей прочесть и эти записи. Кто бы ни был прав или виноват в этой истории, но на этом роман закончился.

Еще будучи на излечении, Славгородский завел роман с «Полюшкой», замужней женщиной с ребенком. Ее муж на фронте, известий от него она давно не получала. Возникла ненадолго как бы семья. Славгородский испытывает к Полюшке и ее дочери самые нежные чувства, поддерживает с ней переписку, отдавая себе в то же время отчет в том, что эти отношения условны: если ее муж вернется с войны, Славгородский окажется не у дел.

Характерно, что Славгородский возлагает «ответственность» за существенно «упростившиеся» во время войны взаимоотношения мужчин и женщин исключительно на последних:

Со временем его отношение к женщинам становится как будто более циничным, во всяком случае, на бумаге. Но он продолжает мечтать о любви, о создании семьи: «Как бы хотелось быть любимым, иметь женщину» (22.08.1944).

И все же главное на войне, конечно, сама война. «Я увлекся как всегда войной, оброс черной бородой, интересуюсь только войной и поведением людей на войне», — записывает Славгородский 19 августа 1944 года. «Увлекся войной» он в ходе ожесточенных боев на Висле в ходе Львовско-Сандомирской операции. Бои, в которых участвовал батальон под его командованием, довольно подробно описаны в дневнике.

Славгородского сочли погибшим, командование представило его к званию Героя Советского Союза. Однако вместо золотой звезды Героя Славгородского наградили орденом Отечественной войны 2‐й степени. Как выяснилось вскоре, кратчайший путь к званию Героя — смерть. Но Славгородский как будто перестает о ней думать. Он воюет с 1941 года, побывал в тяжелейших переделках, был ранен, но не слишком тяжело, а конец войны уже не за горами. Как обычно, в день рождения он делает «итоговую» запись. Вверху, прописными буквами, красным карандашом — МНЕ 30 ЛЕТ. И далее — «Я жив, здоров, не искалечен. Судьба хранит меня» (27.08.1944). Невольно возникает мистическое желание отправить «телеграмму в прошлое»: не пиши этого! Не искушай судьбу!

За три недели до смерти Славгородский записывает: «Война предстоит интересная, наверняка с успехом» (03.01.1945).

Война шла с успехом. Вот только убивали на ней до последнего дня. Георгий Славгородский успел поставить дату и место предполагаемой записи — 23.1.45 г., Шайдельвитц. В тот день батальон под его командованием форсировал Одер. В тот же день майор Славгородский получил смертельное ранение в живот. Двадцать пятого января 1945 года он умер. На следующий день, еще не зная о его смерти, командование полка написало представление на присвоение Славгородскому звания Героя Советского Союза. В наградном листе в разделе «ранения и контузии в отечественной войне» напечатано: «ранен 3.8.43 и 26.I.45 выбыл в госпиталь». Здесь же от руки приписано: «Убит». В конце текста представления к высшей советской награде напечатано на другой машинке: «посмертно». Бюрократическая машина работала не спеша, и звание Героя Советского Союза (посмертно) было присвоено гвардии майору Георгию Славгородскому указом Президиума Верховного Совета СССР 27 июня 1945 года.