Матвей

Пока девушка бегает с анализами, я полностью беру себя в руки и прошу у друга видео с камер. Он жмется, но все же говорит, что я могу приехать вечером и мы посмотрим вместе. Я соглашаюсь и выхожу из кабинета, замечаю Веронику, с уверенностью шагающую на выход и улыбаюсь. Сбегает. Не раздумывая, иду за ней, чтобы остановить и вернуть в кабинет. Она предположительно носит моего ребенка, и я точно не могу позволить ей наблюдаться где попало.

Пока мы разговариваем на улице, я стараюсь держаться от нее подальше и даже не дышать. Она волнует меня. Все еще. Это странно. Дико, ужасно, ненормально, но эта женщина волнует меня и это страшно. Я боюсь, что она станет той, кто залезет в душу и вытащит оттуда все, что было спрятано, а это ни к чему.

Именно поэтому я увожу ее к себе в кабинет и разговариваю как с пациенткой. Это работает. Она отвечает, я задаю вопросы и даю предупреждения и советы по поведению. Ничего необычного, пока Ника не спрашивает, не работаю ли я где-то еще. Поднимаю на нее взгляд и пытаюсь собраться с эмоциями, которые снова захватывают и буквально раздирают меня изнутри.

Я вполне спокойно спрашиваю, почему она интересуется и говорю, что нигде не работаю. Это правда. Я не тружусь в баре, я был там на чертовой подмене и теперь не знаю, что делать. Мы разговариваем о чем-то ненужном, девушка быстро говорит, что не имела в виду ничего такого и прощается, вставая и уходя к двери.

Черта с два.

Я преодолеваю расстояние до двери за считанные секунды, нажимаю на дубовую поверхность и обнимаю девушку, притягивая ее к себе. Я не думаю в этот момент. Просто беру то, что хочу. Хочу ее чувствовать рядом с собой, обнимать, вдыхать ее запах и ощущать бешеное биение сердца.

— Почему вы спросили, работаю ли я где-то еще?

Вдыхаю ее запах, чувствую, как она ошарашена и ошеломлена моим поведением, но не отступаю, а, наоборот, придвигаюсь ближе. Да и Ника неосознанно тянется ближе, слегка закатывает глаза и открывает их шире, распахивая так сильно, что я вынужден отойти, иначе еще минута, и я поцелую ее, а потом…

Черт, если бы я был уверен.

Отхожу от девушки на несколько шагов и несу какую-то чушь, совершенно не слушая ее ответов. Я даже не сразу понимаю, что она уже уходит, а после достаю телефон и снова звоню Саше:

— Ну что на этот раз? Поднять всю охрану и пройтись по ним с фотографией? — с насмешкой спрашивает друг.

— К тебе, возможно, придет девушка. Будет спрашивать о бармене… не выдавай меня, ладно? Сделай все, что она попросит, но не говори, что за твоей стойкой стоял Матвей Левицкий.

— Что ты натворил? — тут же спрашивает Саша.

— Расслабься, все нормально, просто… мы переспали, а она не говорит, что узнала меня. Хочу проверить, Саш.

— Начинаешь бегать за девушкой? — хохочет друг. — Я хочу на это посмотреть.

— Пошел ты, — в сердцах отвечаю ему и хочу отключить, но слышу:

— Аккуратнее. Я могу и передумать с камерами.

— Прости, — цежу сквозь зубы, зная, что Сашка хороший друг, но иногда бывает чересчур упрямым.

— Так-то лучше. Жду тебя в семь у себя в кабинете. Надеюсь, ты придешь с нашим другом двадцатилетней выдержки, — слышу голос друга в трубке, который сразу же сменяется гудками.

Я заканчиваю с приемами в пять, заезжаю домой за бутылкой коньяка и чтобы переодеться. Сменяю стандартный медицинский костюм удобными спортивными брюками и свитером, накидываю пуховик и ботинки и выруливаю в клуб. Захожу с черного хода, потому что мой прикид точно не сочетается с окружающей обстановкой и вряд ли девушки на танцполе воспримут меня как состоятельного мужчину, а не бомжа с улицы.

— Смело, — ржет друг, едва я показываюсь на пороге. — Через танцпол так шел?

— Давай сразу к делу, — говорю я и кладу коньяк на стол.

— Давай, — Санек достает бокалы и ставит на стол. — Разливай.

— Ты издеваешься? — вкрадчиво спрашиваю. — Я, блять, камеры посмотреть хочу.

— Камеры вон, — Саша указывает на потолок. — А ты хочешь видеозаписи.

— Саша, — предостерегающе говорю я.

— Ладно, — он поднимает руки в примирительном жесте. — Разливай коньяк, будем искать твою ненаглядную. Фото есть?

— Откуда? — я сажусь на стол и разливаю коньяк, останавливаясь под пристальным взглядом друга. — Что?

— Матюша, ты дебил? Два месяца прошло, как мы ее искать будем? Смотреть записи за 60 дней? Это клуб, а не дом престарелых. Тут похожих девушек — сотни.

— Имя, фамилию, возраст знаешь? — интересуется Саша. Я киваю. — Отлично, найдем.

Через двадцать минут поиска и минус двести миллилитров коньяка Саша таки добывает фотографию Вероники, прогоняет ее по программе и выдает:

— Она была в клубе всего два раза: первый, когда вы, кхм, переспали в седьмом ВИПе и второй на следующий вечер.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— И все? — разочарованно спрашиваю и залпом осушаю бокал.

— Все.

— Программа не может дать сбой? — с надеждой интересуюсь у друга, но он только машет головой.

— Не может, Матюша, — Сашка улыбается и спрашивает: — Что, так сильно зацепила?

— Забей, — встаю и собираюсь сваливать, но друг неожиданно меня останавливает.

— Не расскажешь, что произошло? — интересуется, и я мотаю головой.

— Нечего рассказывать.

Друг провожает меня тяжелым взглядом, но ничего не говорит. Я чрезмерно благодарен ему за это и понимаю, что наша с Сашей дружба все еще держится именно из-за этого его качества — умения смолчать, когда я не хочу расспросов. Я возвращаюсь домой поздним вечером, загоняю себя в зале и следующие две недели живу с мыслью о том, что Веронику нужно вытравить. У меня даже получается. Я забываю о ней вплоть до момента, пока она не приходит ко мне на прием.

Бледная, едва стоящая на ногах и разговаривающая шепотом. Я вижу, что ей плохо и подаю воду. Вероника делает несколько глотков и рассказывает, а я едва сдерживаюсь, чтобы не сжать кулаки до чертового хруста. Она не ела два дня. И не ела бы две недели, но не пришла бы и не сказала об этом. Что за упрямство?