И тут улица стала заполняться кричащими людьми. «Что происходит-то, - подумал я. - Беспорядки, еще какая фигня?» В кафе сидело не более десятка человек, а на улице со­бралась гигантская толпа. Они шумели, как порядочная политическая демонстрация. Я спросил Гирлингса:

- Что за херня творится?

Люди орали и показывали на нас пальцами, в толпе замелькали полицейские. И тут до меня дошло: Дерьмо Собачье, Они же Пришли За Нами! Эти маленькие чудовища вышли на первой же остановке и настучали копам.

* * *

Минувшей ночью я видел ягуара за окном бара на Авениде Копакабана. Бары в Рио похожи на нью-йоркские кафетерии с длинной барной стойкой и сиденьями вдоль нее, толь­ко в отличие от Нью-Йорка в Рио-де-Жанейро подают так­же пиво и еду. Пока Гирлингс метелил очередных немцев, я отошел в туалет. Нужду тут справляли в деревянной будке. Стоит заметить, что сразу за Авенидой Копакабана расположены холмы, favelas, за ними - джунгли. Холмы просто потрясающие, четыреста или пятьсот футов в вышину, и они торчали как указующие персты. Итак, я направился к этой будке с маленьким окошком. Окно выходило на мусорную свалку, на которой росли деревья и кусты. Отливая, я раздумывал, что там осталось от этих немцев, которыми занимался Гирлингс. Я не собирался спасать фашистов, просто хоте­лось, чтобы он соблюдал осторожность. Глупо же погореть на такой ерунде.

За окном царила непроглядная темень, скрывающая мусорные баки. И вдруг не далее чем в метре от себя я увидел гигантского, пятнистого, желтоглазого ягуара, длиной пол­тора-два метра - и это без хвоста. Кошечка, что надо!

Я подумал - ну ни фига же себе! Никогда в жизни не видал ничего подобного. Чтобы оказаться с такой киской на расстоянии вытянутой руки, обычно приходится тащиться никак не ближе национального парка Маригозо. Застыв от удивления, я вытаращился на него. Ягуар без лишнего шума и видимой цели прогуливался по двору. Даже не представляю, что бы началось, если бы кто-то из кафе вышел во двор выкинуть мусор. Ну и кошара! Я, блин, вообще не представлял чего теперь делать. Прошел обратно в бар, где оставил Гирлингса. Он как раз наносил очередному нацисту мощный хук в солнечное сплетение. Немец впечатался в телефонную будку с отвалившейся челюстью. Ситуация складывалась та самая, когда уже пора сваливать. Я сказал Гирлингсу:

- Твою мать. Ты не поверишь. Пока ты здесь немчуру мутузишь, я вышел в туалет, и там стоял ягуар! Прямо за ок­ном.

- Да гонишь, такого не бывает, - ответил Гирлингс.

* * *

На следующий вечер я прихватил с собой маленький ре­вольвер, дешевенький, 25-го калибра. В Южной Америке я брал его с собой повсюду и всегда заряженным. А чего тас­кать с собой незаряженное оружие, право слово? Револьвер я повесил на шею, на прочном шнурке - самое безопасное место. К тому же он был слишком горячим, чтобы носить его где-нибудь еще.

- Слушай, Гирлингс, - сказал я. - Сейчас я покажу тебе ягуара. Пойдем в бар, там ты сам во всем убедишься.

Я перезарядил револьвер, и мы отправились в тот самый бар, где я видел кошака. Гирлингс быстро нашел себе немцев, которых можно было хорошенько проучить за их природ­ный фашизм, но вот ягуаров в баре совсем не оказалось. Сколько раз за тот вечер я ходил в злополучный деревянный туалет - не перечесть. Наконец мы решили плюнуть на не­счастного ягуара и просто продолжили экскурсию от бара до бара. Мы настолько обломались от несостоявшегося свида­ния с хищником, что как раз дозрели до инцидента с собач­кой, который не замедлил последовать. Нам не хватало драйва, и мы его получили. Все напряжение вечера разряди­лось в безумном взрыве адреналина. Короче говоря, если бы ягуар появился, у тех ребят волоса с головы не упало бы. Все произошло по чистой случайности.

Ну и дела! Мало того, что разъяренная толпа собиралась нас то ли арестовать, то ли линчевать, у меня на груди бол­тался заряженный револьвер 25-го калибра, и ни малейшего разрешения на него.

Парень, которого я пару раз стукнул о колесную ось, при­влекал к себе особенно много внимания. Как выяснилось, его папаша - ни кто иной, как министр обороны Бразилии. Тут я понял, что у нас проблемы, и серьезные. Гирлингса не трогали - он стоял перед толпой и отвечал на вопросы поли­цейских.

- Я хочу вам помочь, - говорил он.

- Кто вы? - спросили его.

- Ну я, типа, друг, соотечественник. А в чем дело, что тут случилось? Я-то ни при делах, в общем.

Гирлингс пытался помочь мне как мог, что не очень про­сто посреди взведенной толпы. Я в это время пытался свя­заться с пресс-атташе американского посольства. Меня аре­стовали и повели через строй разъяренных Кариоков, вопив­ших: «Повесить ублюдка! Сдохни, сука! Долой США! Америкосы, вон! Долой!»

Если бы нашли револьвер, я бы мгновенно оказался бы в дерьме по самые уши. К счастью, я успел сунуть его в кар­ман. Когда меня вели через толпу, я снова увидел Гирлингса, который на этот раз стоял в самой гуще бразильцев. Все равно, как Руби, который застрелил Освальда. Гирлингс вел себя, как обычный зевака - очень умно с его стороны, да и выглядело убедительно. Пока меня допрашивали, Гирлингс разговаривал с другим полицейским, задавая вопросы стро­гим и официальным тоном. При первой возможности я ото­шел от мусоров, сжимая в руке пистолет - посреди сотен людей.

Подойдя к Гирлингсу - настало время действовать очень быстро - я незаметно сунул ему револьвер и сказал одно слово:

- Беги!

Через секунду он уже ломился через толпу, как дикий бык. Был револьвер - и нету его.

Уильям Маккин: То, что вы употребляете наркотики - один из самых сложных и спорных моментов в оценке ва­шего творчества. Не кажется ли вам, что ваши отношения с наркотиками просто стали излюбленной темой для прес­сы и несколько ею преувеличены? Как наркотики повлия­ли на ваше восприятие? То, что газеты порой описывают вас как сумасшедшего торчка, веселит вас или уже скуку нагоняет?

Хантер С. Томпсон: Разумеется, масштаб моих наркотических опытов преувеличен, иначе я давно бы помер. Я уже пережил одного из самых отчаянных наркозлоупотребителей нашего времени, Нила Кэссиди. Теперь только мы с Уильямом Берроузом и остались. Единственные в своем роде, последние нераскаявшиеся торчки среди публичных персон. Берроузу уже семьдесят, и он уверяет, что отказался от наркотиков. Но он не участвует в антинаркотической пропаганде, как этот лживый, предательский, продажный панк Тимоти Лири.

Некоторые наркотики обостряют восприятие и усиливают реакции - как в хорошем, так и в плохом смысле. Нар­котики подарили мне способность к регенерации, научили отличать правду от кривды, позволили мне не обращать внимания на незначительную ерунду - несправедливые обвинения, клевету, ложь. Без наркотиков жестокая реальность современной политики, должно быть, оказалась бы полностью невыносимой. Это наркотики дали мне силу противостоять шокирующей мерзости реальности, сохранить надежду на лучшее, веру в идеалы. Любому, кто вкалывает двадцать лет кряду также, как я - а все эти годы я бессменно служу летописцем Смерти Американской Меч­ты - просто необходим каждый кропаль, какой только под­вернется под руку.