– Вряд ли адекватный, – сказал я. – А кто такой Иосиф Кобзон?

– Певец. Народный артист СССР.

– Хм… Никогда не слышал.

– В общем, нам с тобой повезло сказочно. В нас образы сочлись очень даже логично. Так что понимаешь, почему я решил отвести тебя в Колыбель. Грех такой вменяемый экземпляр бросать на произвол Руин.

Экземпляр, кажется, вот-вот обесценится, ибо ощущаю, что вменяемость дала трещину. А трещин кругом и так до черта, вся камера в них как в паутине, мы будто в коконе. На миг я подумал: стену можно расколупать, чтобы сбежать.

Но куда? Из одной тюрьмы в другую. Выхода нет, потому что нет входа.

– Ты прав, – говорю отстраненно. – Мы, наверное, в виртуале. Очень уж похоже на игру. Случайная генерация лабиринтов, как в Diablo, три предмета в начале, тайники, монстры…

Оглядываю свое тело, хоть и обросло мускулами, а все равно от природы худощавое. Хотя, с учетом новой инфы, природа ни причем. Гляжу на волосатые предплечья. Трогаю лицо, подушечки пальцев внимательно шуршат по каждой выпуклости и впадинке… Неужели и это результат виртуальной рулетки? Впрочем, что удивляться… Сам же, создавая аккаунты в играх, перебирал детали персов, пять минут – и готов новый человек, не скажешь, что плод конструктора, вполне монолитный. А мне еще повезло, создавал меня не любитель эстетики, а псих Случай, могло выйти невесть что, а вышел вполне себе юнец.

Как ни пытаюсь утешаться, не помогает. Не каждый день узнаешь, что ты, оказывается, не человек. Ты – аккаунт.

Борис теребит за плечо.

– Владик, прием… Выйди из астрала. Ты чего? Расстроился, что мы каша из нулей и единичек?

Вяло пожимаю плечами, взгляд на полу.

– Бежать некуда. Из Руин выхода нет. Даже в теории. Раньше хоть помечтать можно было…

– Ну здрассте, некуда! Мы вообще-то в тюрьме людоедов. Вот уж куда более веский повод для грусти, чем философские байки. И потом, какая разница, из чего мы там, из циферок или из атомов? От этого что, жрачка менее сытная? Или задница у твоей Лауры не такая горячая?

Тряхнул за плечи как следует, заглянул в глаза.

– И вообще. Это просто версия. Одна из тысяч. То, что в нее верю я, не значит, что истина в последней инстанции. Я далеко не самый выдающийся руинец.

Прислушиваюсь к ощущениям…

Чуть легче. Странно, Борис ничего такого не сказал, а полегчало. Как я когда-то утешал Катю, хотя говорил банальные вещи. Как меня давным-давно в трудные минуты утешал отец, хоть его никогда и не было…

Нет уж! Не отдам! Если помню, что был, значит, был. В моей голове, но был. И сейчас есть.

Я мотнул головой, прочь клей апатии. Моргаю. Борис теребит за волосы.

– Во-во, не заморачивайся. Думаешь, услышал самую жуткую версию? Бывает вообще цирк. Например, есть чудики, что верят, будто мы в голове какого-то читателя, он читает про нас книжку.

Я усмехнулся.

– Серьезно?

– Серьезнее некуда! И прикинь, в эту ахинею люди верят! Есть даже такой культ. Доходит до драк, одни доказывают, что Арх – тот, кто читает, а другие уверены, Арх – писатель.

– Да уж…

Качаю головой. Чего только люди не придумают.

Борис встал, руки на пояс, оглядывает камеру по-хозяйски, в одну сторону, в другую. Я на коленях, смотрю на него снизу вверх, сейчас он кажется таким высоким, у меня дыхание аж замерло. Как оживший колосс. Как отец, всегда защитит и успокоит, рядом с ним можно не бояться быть ребенком.

Борис хлопнул в ладоши, потер друг о друга.

– Так-с! Из этой дыры пора валить.

– Как? – удивился я.

– Ножками.

Борис подкрался к решетке, хлысты нервода напряглись, он как шпион заглянул сквозь живую клеть в конец зала, затем в другой.

– И ручками. Главное, не забыть головы…

Два красных плаща и волкоршун проходят мимо, в противоположную сторону скелет-рабочий уносит бочонок, шаги скоро стихают, Борис присел на колено, рука отведена в сторону, вторая пальцами касается пола, Борис закрывает глаза.

– Ко мне, детки…

Долго наблюдаю, пытаясь понять, что он делает. Интересно, но как-то жутковато. Спина его заблестела каплями, он весь в себе…

В камеру по уголку между стеной и полом вползает красный паук. За ним еще один. Плетки нервода заметались, пробуют стегнуть, но не хватает каких-то миллиметров, пауки заползают цепочкой. Сердце бьется как кролик в клетке, я зыркнул в другой угол решетки – то же самое: вереница пауков. Уже ползут через весь периметр. С потолка десантируются на блестящих тугих струнах, красная армия стекается к ногам Бориса, верные вассалы вокруг феодала.

– Хорошо, когда слуги не люди, а кто попроще, – изрек Борис тихо. – Ни анархии, ни разногласий внутри коллектива. Каждый делает лишь то, что прикажут, все подчинено центру.

– Надеюсь, контролируешь их в полной мере, – сказал я с опаской. Они и сами-то по себе «симпатяжки» те еще, а уж в таком количестве…

– О да, – заверил Борис. – Они умеют лишь подчиняться. Нет существ более надежных.

В камеру вползает комок пауков, как пиявка длиной с ботинок, облепили какой-то мягкий продолговатый предмет, втаскивают в камеру. Другие восьмилапые отвлекают хлысты нервода, черные веревки бросаются, но хватают пустоту, их обстреливают липкими нитями, приклеивают к полу.

Пауки внесли предмет в камеру, он приполз к ногам Бориса.

– Лапочка моя, – сказал Борис, рука потянулась вниз.

Арахниды перед пальцами Бориса расступились, он поднял торбу.

Она прильнула к щеке словно котенок, Борис зажмурился.

– Как тебя не хватало, детка.

Понимаю его. Точно так же возился с отцовским кубиком Рубика, иногда с ним даже разговаривал.

– Хорошо, – говорит Борис, отнимая от щеки, осматривает ткань со всех сторон, – что эти уроды посчитали обычной тряпкой, бросили в общий склад. Иначе бы заперли в лаборатории у Коннери, как особо ценный артефакт.

– У кого?

– У того умника, что приручил волкоршунов, нерводов, стеклотин, в общем, который делает для культа научные и технические фишки. Кстати, в его лаборатории твоя пушка.

– Гады!

Почему-то лишь сейчас стало до жути обидно, что у меня отняли такую драгоценность, да еще проапгрейженную лордом комаров-убийц. Подарил мне, а пользуется какой-то старпер.

Пауки все лезут и лезут. Их уже столько, от копошения лапок и жвал камера тонет в звуке, похожем на шепот. Нерводы трещат, живая клеть от массового вторжения сходит с ума, искры сочатся как кровь из змей, прокрученных в мясорубке, угрожают привлечь внимание охраны. А лазутчики все лезут…