такого пройдёшь и глазом не зацепишься. Конечно, за столько лет внешность могла сильно измениться… И всё же это уже было кое-что. Предполагаемый сообщник Фитча из фантома превратился в живую личность с именем, плотью и кровью.

По словам Черевина, в поисках Калюжного полиция переворачивала Санкт-Петербург и Москву, размноженный портрет боевика был также разослан в губернии. Подключились и жандармские управления. Даст бог, поймают, и хорошо бы как можно быстрее… Сергей инстинктивно чувствовал, что, пока боевик на свободе, жить ему предстоит с оглядкой и опаской.

— Серёжа, эй! Ты что, оглох во цвете лет?

Чья-то сильная рука взяла за плечо. Оглянувшись, Белозёров увидел Черевина. Раскрасневшийся генерал стоял рядом и был явно в хорошем настроении. Судя по запаху, — подогретом.

— О чём задумался, господин художник? — весело спросил Черевин, отпуская плечо.

— Да так, о жизни вот, о картинах, — нехотя откликнулся Сергей. Он не хотел признаваться, что размышлял об опасности, подстерегавшей его отныне.

— Ну, подумал, и хватит. Пошли.

— Куда?

— Тебя хочет видеть Его Величество, — произнёс генерал, понижая голос и оглядываясь.

Аудиенция перед началом работы над портретом ожидалась, поэтому Сергей пошёл следом за Черевиным без удивления. Генерал по пути раскланивался налево и направо, пожимал руки мужчинам и целовал ручки дамам.

Они поднялись на верхнюю палубу, украшенную двумя рубками. Одну из них, носовую, когда-то занимал генерал-адмирал, великий князь Константин Николаевич. Теперь в ней расположился другой августейший генерал-адмирал, великий князь Алексей Александрович — младший брат императора. Вторая рубка, расположенная на корме, принадлежала самодержцу.

Сбросив у входа шинель и пальто на руки вестовому, Черевин с Белозеровым через короткий тамбур прошли внутрь.

Небольшое помещение отделали со вкусом и роскошью. Стены были обшиты инкрустированным тёмным деревом. Изящные бронзовые светильники на стенах заливали рубку неярким ровным светом. Узкие полированные шкафы, — вероятно, для документов и посуды, — подпирали невысокий потолок. Большое окно обеспечивало прекрасный морской обзор. Судя по массивному столу с многочисленными стопками бумаг, рубка служила Александру чем-то вроде рабочего кабинета.

Вслед за Черевиным Сергей сделал несколько шагов вперёд и склонился в глубоком поклоне.

— Ну, здравствуй, Белозёров.

Голос у императора был всё такой же низкий, густой, рыкающий, как и шесть лет назад, когда Александр жаловал Белозёрова за гатчинское дело. Но, разогнувшись, Сергей с грустью убедился, что самодержец за эти годы постарел. И седина густо пробивается, и волосы отступили назад, обнажая без того высокий лоб, и в больших выпуклых глазах появилась усталость…

Поднявшись, Александр обогнул стол, подошёл к Сергею и дружеским жестом взял за плечи.

— Как живёшь, спаситель? — спросил, улыбаясь.

Сергей замялся. О том, что когда-то поймал грудью летящую в императора пулю, он предпочитал не вспоминать. Гатчинское дело было строжайше засекречено, и правильно: есть вещи, о которых лучше забыть… Впрочем, сейчас в рубке собрались главные участники тех событий, — все четверо, включая Черевина и Победоносцева. Обер-прокурор сидел сбоку стола и приязненно смотрел на Сергея сквозь очки в тонкой оправе.

— Всё хорошо, Ваше Величество, — искренне сказал Сергей наконец. — С Божьей и вашей помощью всё у меня устроилось. Рисую много, заказов хватает. Женился, двое сыновей у меня, ждём третьего… или третью… Ну, как получится…

Он развёл руками, и вышло это слегка забавно. Необидно рассмеявшись, Александр показал Сергею на стул. Сам вернулся за стол и сел в своё кресло, держась за поясницу. Закряхтел.

— Вот чёрт, — невольно сказал сквозь зубы.

— Надо меньше работать, а больше отдыхать и лечиться, государь, — строго заметил Победоносцев.

— Непременно, Константин Петрович, — согласился император, морщась. — Вы прямо как Мария Фёдоровна. Не успеет где-то кольнуть, как она уже пальчиком грозит и докторов зовёт. Хотя, между прочим, любой доктор скажет: здоровых людей нет, есть плохо обследованные…

Сочтя тему исчерпанной, Александр повернулся к Сергею.

— Так что, Белозёров, пришлось поработать с нашими друзьями-англичанами? — негромко спросил он.

— Довелось, Ваше Величество, — хмуро ответил Сергей. — С такими друзьями и врагов не надо. До сих пор скулы сводит, как посольство вспомню и посольских…

«Элен… Как она там сейчас? Что с ней?» — мелькнуло в голове.

— Знаю, всё знаю. Пётр Александрович подробнейшим образом доложил. Выходит, ради меня ты снова голову в самое пекло сунул?

— Ну, не такое уж пекло, государь…

— Хочешь сказать, что в Гатчине было похлеще? Не соглашусь. И там, и здесь рисковал жизнью. Я таких вещей не забываю. С англичанами отдельно разберёмся, а вот ты… Как тебя вознаградить?

Сергей поднялся и, словно в прежние гусарские времена, вытянулся в струнку.

— Ваше разрешение написать портрет для меня лучшая награда, государь. О большем не мечтаю, — сказал с волнением.

— Напишешь меня, напишешь… Завтра придём в шхеры[5], устроимся, да и приступай. Я ловлю лососей, ты рисуешь. Все при деле. — Александр хмыкнул. — Какие-то наброски можно сделать и на яхте. Плавать будем две недели. Если чего-то не успеешь, закончим в Гатчине. А портрет я, само собой, у тебя потом выкуплю.

Сергей поклонился. Про себя он твёрдо решил, что за будущую работу не возьмёт с императора ни копейки.

Победоносцев, кашлянув, бросил взгляд на Черевина. Тот слегка кивнул и встал.

— Не смеем далее отвлекать вас, Ваше Величество, — отчеканил он. — Разрешите удалиться?

Александр с улыбкой махнул рукой: дозволяю, мол.

Из императорской рубки Сергей выходил, испытывая противоречивые чувства. Милость самодержца, что скрывать, наполнила его радостью. Не терпелось взяться за кисть и создать портрет… нет, не императора, — человека. Но человека, огромного своей статью, делами и помыслами. Есть ли более увлекательная работа для художника? В то же время Сергей с глубокой грустью вдруг осознал простую истину: ничто не вечно, не вечен и гигант Александр. Болезни и время не щадят никого, будь ты хоть трижды самодержец. Оставалось лишь надеяться, что судьба и Бог продлят его дни, — на радость близким и во благо России.

Между тем разыгрался ветер. Морская гладь вздыбилась серо-зелёными волнами, и палубу стало заметно качать. Придворные уже почти все разошлись по салонам и каютам.

— Пойду я к себе, Пётр Александрович, — сказал Сергей, когда они спустились на свою палубу. — Вещи разложу и, может, посплю часок-другой до ужина.

— Да ты никак морской болезнью страдаешь? — ухмыльнулся генерал.

— А вы нет?

— Я — нет. Я, брат, при первых признаках принимаю стопку, а лучше две. И как рукой…

Недослушав, Сергей неожиданно нырнул за спину Черевина.

— Ты чего? — удивился генерал, оглядываясь на Белозёрова.

— Стойте спокойно, как ни в чём не бывало, — невежливо прошипел Сергей, осторожно выглядывая из-за плеча с погоном.

Мимо них, поправляя фуражку, прошёл морской офицер. Направился к лестнице, ведущей на нижнюю