Папские письма и данные легатам личные поручения действительно не вполне соответствовали тому, что извлечено было из них и из благоприятно сложившихся обстоятельств византийским правительством и патриархом Фотием. Но нельзя не отметить и того, что политические обстоятельства в описываемое время так были исключительны, что даровитому дипломату и редкому государственному уму, каким рисуется папа Иоанн VIII, не оставалось другого исхода, как склониться пред необходимостью и посредством уступок царю Василию приобрести его военное содействие. Действительно, для папы шла речь о сохранении Церковной области, существованию которой угрожали сарацины и христианские князья Италии, вошедшие с первыми в соглашение. Арабы доходили до устьев Тибра, и единственным союзником папы в это время оказался стратиг города Бари Григорий; герцог Ламберт Сполетский и маркграф Тусции Адальберт подвергли Рим тесной осаде и поставили папу в необходимость обратить заискивающий взор на византийский Восток. В начале 878 г. он первый писал царю Василию в примирительном тоне (8). Сближение с Византией давало, кроме того, надежду на возвращение Болгарии, на сохранение под римским влиянием Далмации. Папе необходимо было делать большие уступки в это время, припомним его отношение к кирилло-мефодиевскому вопросу. Итак, в существенном была одержана Фотием значительная победа уже в том, что папа, хотя и условно, согласился признать его вторичное вступление на патриарший стол. Эта условность выражена им в следующих положениях: 1) на будущее время избегать посвящения в епископы из светского звания; 2) не посылать епископов и священников в Болгарию и предоставить ее администрации Римского престола; 3) испросить прощение перед Собором за прежние действия. Требование относительно Болгарии в письме на имя Фотия обставлено весьма строго: «Если хочешь, чтобы мы содействовали тебе, возврати Римской Церкви Болгарию. Но если ты будешь назначать новых епископов и священников для этой страны, то будешь подвержен вместе с ними отлучению от Церкви».

В ноябре 879 г. начались заседания Собора в храме св. Софии константинопольской. Это был Собор весьма внушительный как по числу присутствовавших членов, так и потому, что на нем были представители всех восточных патриархов. Особенное же значение имеет этот Собор по своим постановлениям, весьма чувствительно затронувшим все споры и недоразумения, возникавшие до тех пор между Восточной и Западной Церковью. Для последующей истории католичества и православия деяния этого так называемого Софийского, или VIII Вселенского, Собора имеют капитальное значение, хотя взгляды на него совершенно противоположны у западных и греко-славянских писателей. Читая акты Собора, нельзя не прийти к выводу, что патриарх Фотий в полном смысле был и председателем, и руководителем этого Собора и что папские легаты не только не пытались лишить его первенствующей роли на Соборе, но часто, по-видимому, не отдавали себе полного отчета в том, о чем шла речь. Внешним и формальным образом Фотий воздавал им и папе честь и похвалы, но, когда нужно было формулировать серьезные и тонкие вопросы, касающиеся преимуществ Римского престола или притязаний Рима на Болгарию, в этих случаях строго деловой тон заступал место «преданности и братской любви» и делалось постановление, которое далеко не могло удовлетворять притязания Римской Церкви. Все это, повторяем, легко было достигнуть Фотию посредством легкого смягчения смысла подлинных выражений оригинала и в присутствии абсолютного большинства членов, или бывших издавна его приверженцами, или сделавшихся таковыми после его вторичного вступления на кафедру. Приведем мнение одного из новых католических писателей о роли Фотия и папских легатов на этом Соборе (9).

«Фотий был не из таких, чтобы не воспользоваться благоприятными обстоятельствами для осуществления своих планов. Патриархом уже признавали его все в Риме, на Востоке и в Константинополе, даже сам император. Итак, Собором он мог воспользоваться лишь для своего личного возвышения, и в этом отношении легаты соответствовали его желаниям. Незнакомые с греческим языком, обязанные пользоваться переводчиками и, по-видимому, люди ограниченных способностей, оба епископа и кардинал-пресвитер позволили ввести себя в обман — если верить греческим актам и допустить трудно допустимое, что они не подделаны, — и согласились на все, чего желал Фотий. Таким образом, патриарх не только на Соборе не выполнил ни одной канонической формальности, потребованной папой, и уклонился от обязательства по поводу возвращения Болгарии и избрания на будущее время патриарха из светских лиц, но в согласии с своими друзьями и при их посредстве он решительно отверг высший авторитет апостольского престола и отменил и подверг анафеме акты пап Николая I и Адриана II и самый V Вселенский Собор, т. е. Собор 869 г., и на развалинах римского могущества, окончательно поверженного в прах, он воздвиг свою собственную славу, заставив признать себя высшим над всеми как величайшего архиерея Божия, имеющего власть вязать и решить. Таков был первый шаг Фотия на том пути, по которому он мог уйти далеко, т. е. до заговора против царя, задуманного с целью все захватить в свои руки, и духовную и светскую власть».

После сказанного мы можем ограничиться лишь самым существенным по отношению к деяниям этого Собора, не останавливаясь на подробностях. Председательство на Соборе и направление всего делопроизводства принадлежало патриарху Фотию, римские легаты занимали первое после него место. Что касается представителей восточных патриархов, то Иерусалимский и Александрийский имели таковыми простых священников, а Антиохийский хотя был представлен митрополитом Мартиропольским, но последний явился только на четвертое заседание, происходившее накануне Рождества. Но почти все члены в числе 383, принадлежавшие главным образом к Константинопольскому патриархату, были приверженцами Фотия и поддерживали его предложения. Непримиримые же противники, Митрофан Смирнский и Стилиан Неокесарийский, не принимали участия в соборных деяниях. Уже на первом заседании делопроизводству дан был такой оборот, что могло казаться, что Собору предстоит заниматься не местным делом патриархата — умиротворением двух партий, — а отношениями между Западной и Восточной Церковью, нарушенными постановлениями Собора 869 г. Главным моментом в заседании, определившим все направление соборной деятельности, была речь митрополита Халкидонского Захарии, отличающаяся большим ораторским искусством и полемическим задором. Только что патриарх Фотий с целью превознести попечительность папы о благе Церкви уподобил его Христу, принявшему подобие человека, дабы спасти человечество, как означенный митрополит произнес следующую речь (10). Выразив сожаление, что мир в Церкви долгое время был нарушен вследствие «простоты» патриарха Игнатия, оратор переходит к объяснению причин этого печального положения.

«Причину нужно искать в том, — говорит он, — что возвышенные свойства и славные дела Фотия, его необыкновенные познания и ученость, чистота души, врожденная ему мудрость, кротость, благоразумный и умеренный образ действий, его смирение, привлекавшее к нему всех, и в особенности епископов, его ревность к обращению грешников, еретиков и неверующих [56] возбудили к нему зависть и ненависть, подобно тому как Спаситель навлек на себя ярость иудеев. Доблесть благочестивейшего царя вознаградила за понесенное поражение. Он всем доказал ложность изветов, приходящих с Востока, в то же время папа Иоанн пришел к прекрасному решению не настаивать более на мерах, принесших столько вреда Церкви (разумеются меры против Фотия). Церкви возвращено то, что ей принадлежит, она получила своего Жениха; и все, что произнесено против Фотия, вменяется в болтовню и в суесловие. Большинство епископов подчинилось совершившемуся повороту немедленно, многие присоединились спустя короткое время, и лишь небольшая часть остается в схизме. Если кто спросит у них причину, по которой они продолжают свое упорство, у них готово следующее оправдание: таков приказ Римской Церкви. Это все равно, если бы грабители храмов и убийцы стали говорить в свое извинение: мы совершаем злодеяния по приказанию римлян. И вот эта Церковь, соблюдающая у себя церковный мир и заботливо охраняющая его в других Церквах, ныне становится виновницей смут, вражды и скандалов и всяческих бедствий, угнетающих нашу Церковь, — я не говорю, что это правда, но так говорят наши враги. Ради этого созвал вас благочестивейший наш царь. И вы, — обращается оратор к папским послам, — прибыли сюда с той целью, чтобы опровергнуть те обвинения и укоризны, которые, по их словам, тяготеют на вас за несправедливости по отношению к нам. Если говорить прямо, этот Собор состоялся ради вас, для защиты Римской Церкви, дабы никто из схизматиков не считал ее виновницей смут и раздоров. И в настоящее время по милости Божией, при благожелательном содействии благочестивейшего царя, молитвами владыки нашего святейшего патриарха и трех восточных престолов и богоугодным предстательством святейшего папы Иоанна все пришло в надлежащий порядок и не нуждается в исправлении. Это не мое мнение, а голос всего собрания».