Ты должен лежать в коме, проклятущий. «Общее состояние пациента по-прежнему представляется необратимым». А он сидел и что-то вырезал ножом по дереву.

Нет, не по дереву, поправилась Мила. По кости.

Криминолог мотнул головой, указывая ей на следующий зал. Там, за аркой, стояли столики, были и отдельные кабинеты.

Перед одним из них стояла колыбель, и ее качала чья-то рука.

Следуя за мелодией, Мила пошла туда, на каждом шагу спотыкаясь от страха: из всех кошмаров, какие Энигма сотворил для нее, этот был явно худшим.

Подойдя к отдельному кабинету, она разглядела, что рука принадлежит женщине, закутанной в черное. Черная ткань покрывала также и колыбель, не позволяя различить младенца. Видны были только ножки, которые брыкались в воздухе.

Черная мать раскладывала по столу карты Таро. Руки, не закрытые тканью, были испещрены старыми шрамами. Мила, в семнадцать лет начав резать свое тело, называла их «лобзаньями бритвы». Черная мать, понятное дело, это она сама, стало быть, в колыбели лежит Алиса.

Семья в полном сборе, сказала она себе, усаживаясь перед женщиной и дожидаясь, пока она закончит пасьянс.

Следуй за ним.

Снова призрачный голос неожиданно прозвучал совсем рядом, словно кто-то прошептал на ухо. Мила повернулась туда, где, как ей показалось, голос исчез. Там колыхалась занавесь из бамбука, а за ней вроде бы стоял ребенок – лет десяти, не больше, примерно ровесник Алисе. Одетый в красную футболку.

Следуй за ним. За кем? Ничего не понять.

Она долго смотрела на дверь. Потом черная мать стукнула по столу исхудавшей рукой, чтобы привлечь ее внимание.

Мила вздрогнула, отвела взгляд. Когда опять посмотрела на занавесь из бамбука, ребенок исчез.

Разложив карты, зловещая мать принялась открывать их, одну за другой. Там были лица. Женщины, мужчины, старики, дети. Все улыбались. То были фотографии пропавших без вести – вроде тех, что висят на стенах Зала Затерянных Шагов в Лимбе, – последний снимок перед тем, как их поглотит тьма.

Пока Мила задавалась вопросом, что именно пытаются ей внушить, вышла карта, не похожая на другие: на ней был изображен не человек, а очень красивая змея изумрудного цвета.

И тут случилось нечто неожиданное. Черная мать зарыдала под покрывалом. Сначала сдержанно, потом все громче и громче. Вскоре вопль стал пронзительным, как и рыдания, сотрясавшие ее грудь.

В то же самое время она перестала баюкать младенца. Мила, не понимая, что происходит, бросила взгляд на колыбель.

Алиса больше не сучила ножками, а лежала неподвижно.

Милу охватило смятение. Будто бы «Запредел» внушал ей: чтобы научиться наконец плакать, она должна увидеть, как умирает ее дочь.

Тут она ощутила, что не может сдвинуться с места. Ее как будто парализовало. Растерявшись вначале, она потом поняла причину.

Змея изумрудного цвета сползла с карты Таро и обвилась вокруг нее.

Это все неправда, сказала она себе. Это как в прошлый раз, когда я чувствовала, как меня душат. Нужно только убедить себя, что это все понарошку.

Рептилия поднималась все выше, наматывала кольца. Мила повернула голову к витрине бара.

И увидела, как они идут, группами и поодиночке. Тени, чудовища. Они шли медленно, словно в процессии.

Плач черной матери призвал их. Они идут за мной, уверилась Мила. Бежать бы, но объятия змеи все туже и туже.

Мальчик в красной футболке пытался предупредить ее о надвигающейся опасности. А она снова к нему не прислушалась.

Но сдаваться не собиралась.

У меня получится, убеждала она себя. Это не так трудно, попросту оторваться от джойстика, а потом и очки снять. Выпустить рукоять из пальцев, и рассеется зловещий морок, помрачивший ум.

На самом деле не потребовалось никакого усилия, чтобы отодвинуть от себя джойстик. Но это не подействовало: тело по-прежнему было чем-то стянуто.

Еще немного – и чудовища ворвутся сюда, сказала себе Мила, представив, какие ужасы они могут с ней сотворить.

Ум видит то, что ум хочет видеть.

В довершение всего посреди плача послышался смех.

Мерзкий гад оплел ее целиком, вплоть до горла, она могла только оглядывать все вокруг себя. И не понимала, откуда доносится звук.

Что это за шутки? Кто смеется?

Но вот прозвучал мужской голос.

– Ты напрасно ищешь меня, я не в игре, – произнес он насмешливо.

Мила поняла, что происходит. Смех и голос звучали не в «Запределе» и не имели отношения к «Слезе ангела».

В реальности, не в игре – змеей была веревка, и Мила была привязана к стулу перед компьютером. И кто-то находился в комнате вместе с ней.

Дождь припустил снова, довольно сильный. Бериш мчался по трассе, низко склонившись к рулю; дворники работали на максимальной скорости.

Он задумался о том, в какое положение попал. Собирался провести романтический уик-энд, с хорошей едой, за приятной беседой. Вместо этого очутился посреди какого-то кошмара, из которого не предвиделось выхода.

Я это делаю ради Алисы, повторял он. Судьба девочки заботила его, но на Милу он злился, поскольку та упорно не желала понять, что, если у них ничего не выйдет, совесть будет мучить его до конца дней.

Он хорошо относился к Миле, но порой она бывала такой резкой, несговорчивой. Не считая ее странной очарованности тьмой, хотя ей Бериш никогда бы не признался, что это его пугает.

Бериша утешала мысль, что отношения с Ванессой еще не продвинулись настолько, чтобы и она оказалась вовлечена в это нисхождение в бездну. Если бы новая подруга пострадала из-за дела, которое он ведет, Бериш никогда бы себе этого не простил. А он не был уверен, что выйдет живым из такой передряги.

Отношения с Ванессой начались пару недель назад, но Саймон чувствовал, что нашел спутницу, которая во всем подходит ему. До их встречи он почти смирился с тем, что остаток жизни проведет в полном одиночестве. Он понял, что ему не нужна семья, не нужна супруга. У него был пес, книги, коллекционный виски, покер с друзьями по пятницам и целый ряд сложившихся за годы привычек. Благодаря всему этому он был вполне доволен жизнью.

Но Ванесса, с ее мягкими манерами, расточающая знаки внимания, которых он давно не удостаивался, заронила в нем сомнение: а вдруг все-таки того, что он имеет, недостаточно?

Было бы преждевременно полагать, будто они готовы сделать последний, решительный шаг – например, съехаться. Хич стал бы возражать, но только потому, что не любил перемен. Но Бериш должен учитывать, что ховаварт стареет быстрее его и рано или поздно оставит его в одиночестве.

Он познакомился с Ванессой в клубе, поскольку оба страстно любили джаз. Это она подошла к нему с бокалом «Кровавой Мэри» и спросила, можно ли сесть за его столик.