Паскаль обманул меня. Это он – монстр УНИКа.

Она слышала шаги Бериша, который осматривал верхний этаж. Нужно предупредить его.

Мила побежала назад, через все комнаты, в которых побывала, и снова очутилась у подножия главной лестницы с резными перилами. Прислушиваясь к малейшему звуку, улавливая малейшее движение вокруг, она стала подниматься, по-прежнему сжимая пистолет.

Добралась до первой площадки, но так и не смогла разглядеть Саймона. Прислонившись спиной к деревянной панели, поняла, что там имеется потайная дверца, совершенно слившаяся со стеной.

Странно, что Бериш ее не заметил.

Она пнула ногой по плинтусу, и открылся обычный чуланчик, где держали пылесос и моющие средства. Мила уже собиралась закрыть дверь, но расслышала какой-то звук.

Похожий на стон.

Она прислушалась. Стала считать секунды, досчитала до минуты – ничего. Но отступаться не хотела. Была уверена: стон раздавался.

И он повторился, короткий, сдавленный.

Призрак, подумала она, вспомнив голосок, который слышала в «Запределе».

Посмотри на себя… Спасайся…

Мила встала на четвереньки: она поняла, откуда в чуланчик доносится плач. Вентиляционная решетка, через которую подается тепло.

Звук доносится снизу, сказала она себе.

Нужно было бы предупредить Саймона, но ею овладело тревожное стремление поскорее выяснить, в самом ли деле кто-то зовет на помощь. И она спустилась по лестнице, чтобы найти вход в подвал. Скорее всего, он на кухне; Мила туда вернулась.

Действительно, позади стола виднелась серая дверца с латунной ручкой. Мила сдвинула стол, подергала. Дверь была открыта. За ней – ступеньки, ведущие в бездну.

Мила заколебалась. Много раз на протяжении ее карьеры сыщика ей приходилось исследовать темные и опасные места. Места, которые нормальные люди с трудом могут себе вообразить, куда не сунется ни один человек, обладающий хотя бы малой толикой благоразумия или чувства самосохранения. Даже если он – полицейский. Но для нее такой вопрос даже не стоял.

Из тьмы я пришла. И во тьму время от времени должна возвращаться.

Но на этот раз совсем другая мысль посетила ее и заставила замешкаться.

Если я сейчас погибну, для Алисы все кончено.

Но если она не спустится и не посмотрит, что там внизу, то не найдет ответов, которые ищет.

Это не моя дочь, твердила она себе, вспоминая услышанный стон. Но и тут мог быть обман.

Из подвала дохнуло зловонной, промозглой сыростью. Мила решила пойти ей навстречу и ступила на первую из ступенек, ведущих в знакомую ей тьму.

У нее не было фонаря. Вообще ничего не было, кроме пистолета. А в такой густой темноте оружие было бесполезно.

Спускаясь, она ощущала, как дверь на кухню удаляется у нее за спиной: свет и знакомый мир остаются наверху, а она углубляется в другое измерение, состоящее из невыразимого ужаса и скрытых во тьме стонов.

Мила считала ступеньки, пока не дошла до конца. Двадцать шесть. Тьма внизу была такой густой, что коснулась щек, будто назойливая ласка.

Мила выбросила из головы все мысли о смерти: только полностью опустошив себя, она могла опередить события. Пошла вперед, повинуясь чутью.

И уловила дыхание.

Где-то рядом кто-то ее поджидал. Искал ее, притаившись в тени.

Дыхание снова превратилось в стон.

– Алиса? – окликнула Мила тьму.

Ответа не было.

– Кто там? – попробовала она снова.

На этот раз тьма ответила:

– Поищи на полу…

Голос взрослого мужчины. Мила замерла. Потом сделала несколько шагов и задела что-то металлическое носком ботинка. Нагнулась и, по-прежнему держа пистолет наготове, стала шарить по пыльному полу, пока не наткнулась на что-то. Наощупь пыталась определить, что это такое.

Газовая лампа для кемпинга.

Она нажала на кнопку, включающую электричество, услышала несколько коротких разрядов и одновременно свист поступающего газа. Держала палец на кнопке, пока лампа не загорелась. При тусклом свете увидела, что подвал выдолблен в скале: вокруг поднимались опорные столбы, на которых покоился фундамент.

К одному из них был прикован человек.

Мила подняла лампу, направила на него. Незнакомец прикрыл лицо рукой. Но сквозь пальцы можно было различить два испуганных глаза.

Ему было чуть больше двадцати. Тяжелые кандалы впивались в лодыжку. Босой, одет в какую-то робу.

Розовую, вроде той, что была на Энигме в тюремной камере.

– Кто ты? – снова спросила бывшая сотрудница Лимба.

Узник ответил не сразу.

– Меня зовут Тимми Джексон.

Но у Милы тотчас всплыло в памяти прозвище.

Свистун.

17

– Нужно отвезти его в больницу, – сказал Бериш вполголоса, отведя Милу в сторонку.

Он спустился к ней в подвал, закончив осмотр, и сообщил, что, кроме них, в доме никого нет.

Мила перехватила его на лестнице, хотела подготовить к тому, что он увидит. Но когда Бериш оказался лицом к лицу с узником, он весь побелел. Однако по поводу того, что делать дальше с Тимми Джексоном, они с бывшей коллегой расходились во мнениях.

– Ему необходим врач, – настаивал полицейский, показывая на парня.

Тот, все еще в кандалах, скорчился на полу, практически в позе эмбриона, со взглядом, устремленным в пустоту.

Бериш не сводил с него глаз. Мила, схватив друга за плечи, заставила обернуться.

– Ты меня не слушаешь: Тимми Джексон пропал семь лет назад; кто знает, сколько всего он может нам рассказать.

Но Саймон, глубоко потрясенный, слышать ничего не хотел.

Именно поэтому Мила ничего не сказала ему ни о компьютере в старой гостиной, ни о красной горнолыжной маске, которую она нашла на клавиатуре.

– Пойду поищу кусачки и раскую его, – заявил полицейский.

– И думать забудь. – Мила схватила его за руку.

Эмоциональное состояние Свистуна было нестабильным, поскольку он еще не до конца осознал, что спасен. То, что наступит потом, когда он вернется к нормальной жизни, в мир, не подчиненный законам насилия, психиатры называют «шок выжившего», и это самая настоящая травма. Потрясение, задевающее память, запускающее процесс замещения случившегося: в основном по этой причине многие из освобожденных узников уже не в состоянии свидетельствовать против тех, кто держал их в заточении. Они, наоборот, склоняются к тому, чтобы оправдать своих палачей, не желая признавать, что весь этот ужас они действительно пережили.