Дмитрий понимал, что ему улыбнулось настоящее журналистское счастье. Попасть в самую гущу подобных невероятных событий в компании со столь удивительными людьми — такая удача сваливается на голову не каждому… И он жалел лишь об одном — что не в состоянии раздвоиться и присутствовать одновременно в двух местах.

Он подкатил и заложил в костер пару толстых сухих валежин, чтобы они горели как можно дольше, и это было очень кстати. За ночь то один из них, то другой, то третий несколько раз вскакивали, чтобы отогреть у огня закоченевшее тело.

Поднялись они затемно, лишь только зарозовело небо на востоке. Облака опустились совсем низко и сыпали мелким сухим снегом. Было очень холодно, но потухший к утру костер разводить не стали, решили, что согреются на ходу, так же как и позавтракают. Все той же осточертевшей тушенкой. У них, правда, было несколько жестяных банок с абрикосовым компотом, но Дмитрий решил их приберечь на то время, когда придется идти непосредственно через горы. На высоте только консервированные фрукты могут иногда помочь преодолеть отвращение к еде.

У Дмитрия у единственного был рюкзак, но он и нес на себе большую часть снаряжения и продуктов.

У Павла и Синяева вместо рюкзаков были мешки, сшитые женщинами из одеял. На ноги Пашка натянул солдатские ботинки, которые снял с одного из охранников, они подошли по размеру. Ботинки были страшноватыми на вид, но очень прочными и удобными. Синяев шел в своих уже достаточно истерзанных кроссовках. Их мешки были не слишком тяжелыми, но это означало только одно: в них лежало слишком мало вещей.

Дмитрий постоял некоторое время, чтобы почувствовать, насколько удобно рюкзак лежит на спине, и услышал за спиной проклятия, которые изрыгает Синяев, нацепивший свой мешок на спину. Не оборачиваясь на него, Дмитрий стал медленно пробираться среди валунов и обломков скал все вверх и вверх, пока не вышел на тропу, ведущую к перевалу. Он увидел, что она изрыта следами копыт: несколько маралов успели опередить их. Животным не терпелось скрыться от непогоды в долинах, где уже вовсю царствовало лето и было вдоволь молодой сочной травы.

Павел быстро нагнал его и, кивнув на тащившегося сзади Синяева, негромко сказал:

— Кажется, мы не ошиблись в прогнозах. Надо что-то решать — или подстраиваться под него, или не обращать на него внимания, пусть как хочет, так и догоняет.

— Лично мне на него плевать, — ответил сквозь зубы Дмитрий, — но, если он отстанет да еще, не дай бог, сдохнет или повредит себе чего-нибудь, дерьма нахлебаемся по самые уши.

Павел матюгнулся и прокричал Синяеву:

— Если не догонишь, пеняй на себя! Никто тебя на перевале ждать не будет!

К перевалу они вышли только в полдень, когда выпавший ночью снег подтаял и превратился в жижу. Они основательно вымокли, к тому же подошвы ботинок скользили и не держали на влажных камнях. Приходилось то и дело приземляться то на руки, то на колени, что скорости не прибавляло и изматывало последние силы. Когда они достигли седловины перевала и нашли у подножия одной из скал достаточно сухое место, то рухнули как подкошенные, ощущая страшную слабость и тошноту: со вчерашнего вечера у них не было ни крошки во рту, а перекусить на ходу, как они рассчитывали утром, передвигаясь по раскисшему снегу среди камней и зарослей карликовой березы, тоже не получалось.

Синяев уже давно где-то отстал. Они не слушали его просьбы остановиться, и он шел все медленнее и медленнее, пока совсем не исчез из виду.

— Ничего, скоро появится. Бандитов он боится больше, чем меня или тебя, — съехидничал Павел. — Но я вскоре его перевоспитаю, вот увидишь.

Конечно, раньше Дмитрию приходилось участвовать в гораздо более сложных восхождениях, но тогда и одет он был соответствующим образом, и снаряжение было первоклассным, и питание разнообразным… А сейчас? Сейчас он чувствовал себя нисколько не лучше Павла, поэтому, как и он, едва доплелся до вожделенного сухого пятачка и даже не в силах был сразу освободиться от рюкзака. Они просидели с Павлом с полчаса, прежде чем поняли, что следует развести костер. Разогревшись на ходу, они опять стали замерзать. Теплые куртки, которыми с ними поделились Рыжков и Агнесса, защищали от ледяного пронизывающего ветра верхнюю часть туловища, но ноги в промокших насквозь джинсах тут же закоченели, а пальцы ступней, казалось, даже смерзлись в ботинках между собой и постукивают при ходьбе, как ледышки.

Дрова они несли с собой — десятка два сухих полешек, которые они разделили на двоих, не доверив Синяеву. По прежнему своему опыту Дмитрий знал, что в горах день-другой можно прожить без пищи, но без огня в такую мерзопакостную погоду загнешься в одночасье.

Минут через пятнадцать в каменной выемке под защитой скал горел маленький костер.

— Теперь надо поесть, — сказал Дмитрий и вытащил из рюкзака банку тушенки, — хотя бы одну банку на двоих.

— Что-то мне совсем не хочется, — ответил Павел и поморщился. — Давай не будем терять время и оставим это удовольствие на вечер, когда спустимся с перевала.

— Мне тоже не хочется, но тем не менее надо, иначе сдохнем раньше Синяева, на первых же метрах спуска. Учти, спускаться по мокрым и скользким скалам гораздо труднее и опаснее, чем карабкаться вверх.

— Знаю, — тяжело вздохнул Павел, — не всю же жизнь на вертолетах летали. Когда-то и по земле пешком ходили…

Они разогрели банку тушенки на костре и через силу начали глотать мясо. Им не хотелось ни есть, ни двигаться. Все мышцы были словно ватные и плохо подчинялись им, отзываясь болью на каждое усилие. Мозги тоже работали плохо: мысли были какие-то размытые и ускользали из сознания, едва успев возникнуть. Павел и Дмитрий механически пережевывали разваренные мясные волокна, ненавидя каждую следующую ложку.

Внезапно из-за валунов показалась голова Синяева, а потом и сам он целиком, сопящий и подвывающий от усталости. Он чуть ли не на коленях подполз к костру и в изнеможении растянулся на камнях.

— Вы… подонки, — с трудом прошептал он, — сволочи… Почему не подождали меня?

Павел ухмыльнулся:

— Это еще цветочки, сеньор Синяев. Вот когда начнем спускаться с перевала, тогда ягодок попробуете. Горькие, скажу вам, ягодки, очень горькие.

И ждать мы вас не будем. За что боролись, на то и напоролись, любезный.

— Ах ты, сучье вымя, — прошипел Синяев, — ты еще у меня попомнишь эти ягодки!

Павел рассвирепел:

— Когда-нибудь ты подавишься этими словами.

И я тебя из-под земли вырою, если так окажется, что мы не поможем ребятам по твоей милости. Тогда тебя никто и ничего не спасет!

— Ладно, хватит тратить на него энергию, — остановил его Дмитрий и кинул Синяеву банку тушенки. — Ешь давай, а мы спешим.

— Я не хочу есть, — заныл Синяев.

— Как хочешь, — равнодушно сказал Дмитрий, — можешь даже сдохнуть от голода, — и кивнул Павлу;. — Пошли поищем спуск в долину. — Низкие тучи, нависавшие над седловиной, поднялись вверх, и они, к ужасу своему, поняли, что находятся значительно ниже основного хребта.