— Не понимаешь ты меня, доченька. Не удался у меня сын, не вышел…

— Отец!.. — с укором воскликнула Мака и оглянулась на усатого больного.

— Да что там, — вздохнул Симон. — Шила в мешке не утаишь. При таком сыне мне от постороннего человека и доброе слово услышать приятно.

Мака опять подошла к окну. Распахнув дверцу машины, Тхавадзе сидел на затянутом вишневым чехлом сиденье и курил. По аллее, разметав полы расстегнутого пиджака, спешил Бичико.

Потом Тхавадзе слушал, прижав к губам сжатый кулак, словно собираясь дуть в него, а Бичико размахивал руками, жестикулировал и то и дело кивал в сторону больницы. Наконец он замолчал, кивнул в ответ на какое-то замечание, обежал машину кругом, Тхавадзе захлопнул дверцу, и они уехали.

«Если этот мужчина в машине — Джумбер, значит, из кого угодно может выйти человек», — подумала Мака.

В сущности, Мака не очень хорошо знала Тхавадзе. Когда-то много лет назад она приглянулась грубому, немытому, нечесаному старшекласснику, у которого на шее, под подбородком, шелушилась кожа от чесотки. Мака терпеть его не могла, и если кто-нибудь в шутку заговаривал о нем и дразнил ее, она чувствовала себя оскорбленной. «Какая я несчастная», — думала она тогда. Сколько славных мальчишек учились в их школе, но к ней пристал, навязался на ее голову именно этот — Джумбер Тхавадзе. Мака никогда не здоровалась с ним, а если замечала поблизости, ни за что не показывала виду — словно его не существовало, словно на его месте была пустота. Она не называла его по имени и даже по фамилии. Она всегда звала его чесоточным. Она и в школе-то видеть его не могла, а тут он повадился провожать ее до дому. С тех пор Маке не хотелось возвращаться домой, она сидела на последних уроках как на иголках.

Много раз Мака задерживалась в школе, опаздывала. Даже если не поручали, сама вызывалась писать стенгазету, прибирала в кабинете химии, записалась почти во все кружки… Но куда там! Стоило ей выйти из школы, Тхавадзе тут же вырастал у нее на пути. Ему не надоедало ждать. Он не чувствовал ни голода, ни жажды. Пока она избегала его, еще куда ни шло — плелся за ней до дому и уходил… Она готова была лопнуть от злости. Она задыхалась. Она завидовала подругам и не шутя подумывала сделать что-нибудь над собой, изуродовать лицо, например, только бы этот чесоточный оставил ее в покое. Но в конце концов она привыкла… А поскольку Джумбер всегда следовал за ней на таком расстоянии, что посторонний человек и не подумал бы, что они вместе, что они связаны чем-то, Мака не обращала на него внимания и шла себе, не оглядываясь, к дому. Постепенно она даже стала забывать, что кто-то, идущий следом, отсчитывает каждый ее шаг. Это бесило парня. Пока его избегали, он не был в претензии, молчал, но теперь, когда ни во что не ставили, не стерпел. День ото дня он стал подходить к ней все ближе и однажды что-то негромко сказал. Мака взглянула на него с надменным превосходством и мстительным отвращением, но в ту же секунду почувствовала, что ее чем-то хватили по голове. Не успела она прийти в себя, как ударили еще раз и еще. Она закрыла лицо руками и едва не расплакалась, но вспомнила, кто стоял перед ней, и проглотила обиду. Когда она раскрыла глаза, Тхавадзе поблизости не было.

Такое длилось довольно долго…

«Все это детские глупости. Интересно, помнит ли он еще?» — подумала Мака. Она подвинула стул к окну и достала из сумки книжку, прихваченную, чтобы скоротать время.

Кто-то открыл дверь.

Мака не обернулась.

— Лежава в этой палате? — спросил низкий мужской голос.

— Я слушаю вас!

Мака узнала вошедшего. Это был тот самый коренастый мужчина, с которым Джумбер разговаривал во дворе, — главный врач ианисской больницы Хиджакадзе.

— А вы дочь больного?

— Да.

— Очень приятно, — он протянул Маке обе руки. Стоящий позади него молодой врач заулыбался, закивал, но, видимо робея, не посмел сделать то же самое. — Пожалуйста, садитесь, — главный обернулся к Маке и указал на стул у окна. — И не беспокойтесь. Все будет прекрасно, — потом, взглянув на больного, по слогам — Пре-кра-сно!

Но этот озабоченный, неуверенный бас не сулил, казалось, ничего хорошего, и сердце у Маки оборвалось.

— Отец!.. — чуть слышно выдохнула она.

ГЛАВА ВТОРАЯ

На рассвете Гено задремал, но как только чистое утреннее солнце засветило в окна, он раскрыл глаза, встал и на цыпочках вошел в комнату к Гоче. Ребенок спал под своей кроваткой на матраце, откуда его никакими силами не смогли стащить. Бабушка, поднявшись до солнца, суетилась по хозяйству. Снизу доносились звуки шлепков по тесту, передвигаемых мисок и воды, хрипловато булькающей в горле кувшина.

Когда Гено спускался по лестнице, его остановил голос Авксентия — двоюродного брата, живущего рядом, по другую сторону забора.

— Здорово, Гено! — Авксентий, присев на корточки возле колес самосвала, возился с чем-то.

Гено поднятием руки ответил на приветствие и жестом же спросил, чем он там занимается спозаранок.

Авксентий прислонил к кузову железный лом, которым выколупывал голыш между новенькими, в ребрах протекторов, покрышками, и подошел к забору.

В это утро Гено было не до него, но, спустившись во двор, он все-таки задержался.

— О чем ты спросил? Не понял я…

— Да ничего. Чем, говорю, занимаешься с утра пораньше?

— A-а… Да вот приходится за ней ухаживать, ублажать… Машине, если любишь, всегда чего-нибудь надо.

Прямо как жене, честное слово! — осклабился Авксентий.

Гено взглянул на огромный самосвал:

— Не слишком ли у тебя мощная жена?

— Жена — будь здоров! В порядке…

— Слушай, каким это образом ты ее, как собственную, дома держишь? Хозяина нет у нее?

— То-то и оно, что есть. Потому здесь и стоит.

— Насколько я помню, у вашей стройконторы имеется гараж.

— Что это за гараж, скажи на милость! Огородили поляну горбылями, лезь — не хочу. А народ вокруг разный ходит… Мало ли что…

— Остальные шофера тоже по домам машины держат?

— Не знаю, как остальные, а я так считаю: если они хотят, чтоб машина даже по мелочам не барахлила, она должна стоять у меня. А если ее в чистом поле оставлять, неизвестно, в каком виде утром застанешь. Нет, машина, как жена, — опять осклабился Авксентий. — Нельзя в чужие руки отдавать… Совсем забыл: как там отец Маки?

Гено покачал головой:

— Плохо.

— Что ты говоришь?!

— Операцию будут