Он в долгу перед самим собой. Более того… он в долгу перед Джулианом и должен закончить то, что они начали, чтобы его смерть не оказалась напрасной.

Я единственный, кто действительно им должен – не она.

Он забрал Джулиана. Он может дать старику, что тот хочет, и больше никогда не видеть его отвратительной рожи.

Сайрус внимательно за ним наблюдал.

– Вижу нерешительность на твоем лице, – констатировал он. – Если это сделает предложение более приемлемым, я сниму запрет на твои путешествия. Твое заточение здесь, в твоем естественном времени, закончится. Ты будешь волен отправиться куда и когда пожелаешь.

Николас инстинктивно отшатнулся, но тут же спохватился:

– Мое заточение – расплата за смерть Джулиана. Я не хочу возвращаться к путешествиям.

Это была правда, и ему стало неловко, что старик вообще такое предложил. Айронвуд бушевал, когда он вернулся, слабый, израненный и без Джулиана, и Николас понимал его злость, чувствовал, даже сейчас, что заслужил ее. Не из-за того, что лишил человека последнего прямого наследника, но из-за того, что оставил мир без единственного достойного человека в этой семье.

И теперь все будет прощено, будто ничего не случилось? Будто Джулиан был ничем?

Николас только что бокалов не поднимал в честь новости, что мужчина, породивший его, утонул, прежде чем Сайрус его нашел; но он томился многие годы после смерти Джулиана, бичуя себя на каждом шагу. Изводил себя одним и тем же вопросом: зачем путешествовать, если ничего нельзя изменить? Зачем путешествовать, если он не может спасти Джулиана, не может предостеречь себя от того, чтобы пойти по этой тропинке… Держаться подальше от Айронвуда? Бесперспективность опустошала, и так будет всегда.

Николас упорно старался вернуть доверие Чейза и Холла, после того как променял их на ложные обещания и пустые откровения. Холл сделал все возможное, чтобы отговорить Николаса уйти к Айронвуду, но тот отмахнулся ото всех его опасений, как дурак.

– Почему тридцатого? – снова спросил он. – Что такого важного в этой дате?

– Просто крайний срок, – ответил Сайрус, – чтобы девчонка не расслаблялась.

Старик никогда ничего не делал без причины. Здесь было что-то важное, что он утаивал, но секреты были его излюбленной валютой. Николас не был уверен, что готов торговаться, принимая ее к оплате.

– Скажи «да», Николас, – уговаривал Сайрус, протягивая руку.

Разве это так важно? Николас видел будущее, которое строил все эти годы, почивавшее на мозолистой ладони старика. Осталось только согласиться. Несколько слов, чтобы скрепить свою судьбу…

Возможно, они были похожи больше, чем ему хотелось признавать.

Николас услышал свой голос как будто со стороны:

– Мне нужно документальное подтверждение – настоящий договор.

Глаза старика засветились:

– Я уже позаботился об этом. Вот твоя копия.

Договор ждал его в сундуке вместе с пером для подписания. Николас так давно ими не пользовался – тяжесть показалась рукам незнакомой, когда он поднес металлический кончик к пергаментной бумаге. Читая условия, он почувствовал боль в животе. Старик знал, что он настолько слаб, что уступит… Так смириться или сражаться? Так ли хороши предложенные условия?

– Молодец, – проговорил Сайрус, взял один экземпляр, аккуратно его сложил и протянул руку. Николас ответил кратким и твердым рукопожатием и почувствовал жар, словно прикоснулся к руке дьявола, все еще горячей от адского огня. Сайрус продолжил:

– Завтра уйдешь вместе с девчонкой, как только она расшифрует следующую подсказку.

Николас кивнул, в горле словно застрял камень.

«Прости меня, мама, – подумал он, поспешно прощаясь. – Я сделаю, что должен».

Он делал это не ради того, чтобы взять имя Айронвуда, чтобы остаться в семье, в которой его никогда не принимали. Не ради того, чтобы вернуться к жизни путешественника или чтобы заглянуть за горизонты своего естественного времени. Не ради девушки, которая никогда не будет принадлежать ему. Он делал это ради своего будущего. Ради памяти о Джулиане.

Он хозяин своих чувств.

Он видит это соглашение насквозь.

И закроет эту главу своей жизни раз и навсегда.

Николас шел.

Миля за милей, никуда не стремясь, казалось, не один час, пытаясь вновь приучить ноги к твердой земле. В карман сюртука он положил только свою вольную и деньги, которые поверенный Айронвуда заплатил за то, что он привез Софию с Эттой в Нью-Йорк, – он был не настолько глуп, чтобы оставить что-либо из этого в таверне. Николас коротал время под необычно безоблачным небом, пока ночь не превратилась в раннее утро и мир вокруг него не начал медленно светлеть. И когда эти мысли перетекли в долгие опасные сравнения цвета Эттиных глаз с бледно-голубым небосклоном, он вернулся к еще одной неприятной задаче: сочинению письма Чейзу. «Дорогой друг, ты был прав. Я сильно задержусь», – звучало слишком коротко и доставило бы его другу слишком много радости; но «Я согласился на путешествие во времени с королевой пиратов» было бы встречено с замешательством и опасениями насчет его рассудка.

«У меня еще есть дела здесь, в Нью-Йорке. Буду в Новом Лондоне в конце ноября». Так-то лучше.

При мысли, что остальные поплывут без него, он почувствовал укол совести. «Скоро ты будешь плавать на собственном корабле», – подумал он. Что бы Холл о нем подумал, узнай он, что Николас снова связался с Айронвудом? Николас не мог представить лучших компаньонов, чем Чейз и Холл, – возможно, они придут, чтобы посмотреть, в чем дело, когда увидят список плантаций?

Дорога поднималась и опускалась у него под ногами, изрешеченная лужицами затхлой гнилой воды и подрумяненными солнцем кучами навоза, когда он проходил поля и загородные дома. Она оставалась пустой, когда он повернул обратно к «Горлице» и Королевскому артиллерийскому парку. Он знал, что через несколько часов начнется повешение. Шпиона поймали в тылу за линией фронта; на что еще он мог рассчитывать? Свидетельством того, как Айронвуд его напугал, было вползающее в сердце давнее глупое чувство вины. Человека приговорили к смерти, и никто из них не сделал ничего, чтобы спасти его. Насколько Николас знал их, Сайрус и София пойдут на казнь в качестве зрителей и добавят ее к своему списку заслуживающих внимания событий, свидетелями которых они стали.

Не оторви Николас взгляд от грязи, возможно, он бы и не заметил отдаленную темную черточку, пересекающую дорогу к лагерю Королевской артиллерии. Водоворот сапфировой ткани, длинный золотистый канат заплетенных волос, спускающихся вдоль спины…

Ругаясь, он бросился бежать. Свернув с большака, побежал по следам телег, ведущим к ближайшим зарослям деревьев, за которыми должны были находиться офицерские квартиры. Воздух пах конским потом, порохом, мужчинами – все свидетельствовало, что лагерь неподалеку.