class="p1">Его руки сомкнулись вокруг нее, скользкие и горячие. Он притянул ее к себе на кровать, и она не пыталась сопротивляться. Скоро все закончится. Скоро все закончится. Едва подумав об этом, она почувствовала, как язык Аполлона исчезает, а его хватка ослабевает.

Эванджелина выскользнула из его объятий.

Аполлон не пытался удержать ее, как прежде. На самом деле он даже слегка оттолкнул ее, когда садился на кровати.

Его руки сжались в кулаки, а плечи напряглись. Волевой рот принца открывался и закрывался, образуя плотную линию, а взгляд метался с лепестков к свечам и возвращался к его намасленной груди.

Он нахмурился, провел рукой по животу и вытер масло о кровать.

Комната вдруг стала меньше, воздух – горячее и слаще от аромата цветов, а молчание Аполлона удушало ее.

Эванджелина никогда не понимала, почему ей понадобилось столько времени, чтобы разлюбить Люка. Даже когда она не хотела любить его, чувство оставалось при ней. Люди называли это упадком чувств, но падать было легко. А вот отпустить Люка было все равно что карабкаться по скале. Она пробивала себе путь когтями, пытаясь стряхнуть его, оставить, найти что-то другое, за что можно было бы ухватиться.

Она просто хотела забыть его – закрыть глаза, чтобы все прошло. Но находились причины, по которым сильные эмоции не исчезали в мгновение ока, причины, по которым человек должен стать сильнее своих чувств, чтобы отпустить их.

Аполлон стиснул простыни на кровати. Затем он провел рукой по лицу, и вся злость исчезла, сменившись откровенным страданием. Его глаза покраснели, рот искривился, а челюсть сжалась так сильно, что казалось, вот-вот треснет.

– Что ты наделала, Эванджелина? – Он не кричал, но его резкие слова были достаточно громкими, чтобы охранники по ту сторону двери услышали. – Почему у меня такое чувство, будто ты вонзила мне нож в сердце?

Он скривился от боли, закрыв глаза.

Ее горло сжалось от угрызений совести. Она попыталась сглотнуть то, что напоминало рвавшийся из груди всхлип. Эванджелина ожидала, что он разозлится. Но она не ожидала, что принц будет терзаться от боли.

Ей хотелось протянуть к нему руку, утешить его, но, вероятно, стоило просто оставить его в покое.

– Прости, я не хотела причинить тебе боль. – Она сползла с кровати.

– Не надо… – Аполлон схватил ее за руку. – Я… мы… это…

Эванджелине показалось, что он пытается решить, что сказать.

Затем, за один краткий момент, он выпустил ее руку, его кожа посерела, плечи опустились, глаза закатились, и принц рухнул на кровать.

Его голова пугающе откинулась в сторону.

– Аполлон! – Эванджелина бросилась вперед и прижала руку к его груди. На ощупь она была скользкой и теплой, но не вздымалась в такт дыханию.

– Аполлон, Аполлон… – Она повторяла его имя снова и снова, пока ее рука скользила к шее, нащупывая пульс, который она не могла найти. Ее руки вернулись к груди, где Аполлон набил татуировку с ее именем в сердце из двух согнутых мечей. Там тоже не ощущалось биения, но кожа вокруг чернил приобрела странный синеватый оттенок.

«Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет».

Она попыталась встряхнуть его.

Ничего не произошло.

– Аполлон, вставай! – Эванджелина закричала, заливаясь слезами от паники.

Эванджелина снова потрясла его. Он должен пошевелиться. Должен сделать вздох. Должен быть живым. Принц не мог умереть. Принц не мог умереть. Принц не мог умереть. Если бы он был мертв…

Еще один всхлип сдавил горло, когда в голову закралась самая страшная мысль. Если Аполлон мертв, то это означало лишь одно: ее поцелуй не только разрушил заклятие, но и убил его. Она убила принца, а Джекс обманом заставил ее сделать это.

36

Джекс однажды сказал Эванджелине: «Нет смысла заставлять другого человека совершать убийство, если ты будешь находиться с ним в одной комнате». И последний поцелуй Эванджелины с Аполлоном стал первым заколдованным поцелуем, который произошел не на глазах у Джекса.

– Помогите! – закричала Эванджелина, когда ее грудь сотрясли новые неистовые рыдания.

Дверь распахнулась, и комната, которая еще несколько минут назад была охвачена лишь огнем и цветочными лепестками, превратилась в сплошной гул тяжелых сапог, сверкающего оружия и безудержных проклятий.

– Нам нужен врач, – всхлипывала Эванджелина. Плакать, казалось, еще было рано, но она не могла остановить слезы.

– Что вы с ним сделали?

– Я думаю, он мертв!

– Она убила его!

Слова стражников пронзали ее, будто стрелы, быстрые и острые, а затем двое мужчин сдернули ее с кровати за крылья, разбрасывая повсюду перья.

– Убирайтесь отсюда, – приказал кто-то.

– Подождите… – запротестовала Эванджелина между всхлипами. Она понимала, что отчасти виновата в этом, но винить нужно было не только ее. – Я… я не… не…

– Мы слышали, как он кричал на тебя. А теперь… – Стражник даже не закончил. Он позволил своим словам повиснуть в воздухе, пока двое других стражей тащили ее к двери. – Свяжите в пустой комнате. А вы, – он указал на другую пару солдат, – найдите принца Тиберия и будьте осторожны. Мы должны сохранить это в тайне.

Эванджелина пыталась протестовать, но ее слова заглушили новые приступы слез. Чудовищные рыдания, такие безудержные, что она почти не чувствовала ни окутывающего башню холода, ни карающей хватки стражников, которые тащили ее вниз по лестнице, раздирая при каждом шаге крылья и оставляя за собой след из перьев и слез.

– Вы… вы должны найти лорда Джекса… – наконец смогла вымолвить она. – Он сделал это… Он – Принц Сердец.

– Принесите кляп, – гаркнул низкорослый страж, когда они втолкнули ее в тусклую комнату, пропахшую сыростью и пылью. Вместе они оторвали остатки ее крыльев. Безжалостный холодный воздух ударил в спину, когда ее усадили на одиноко стоящий деревянный стул. Запястья наскоро привязали к ручкам, а лодыжки – к ножкам стула, после чего низкорослый стражник засунул ей в рот зловонную тряпку.

Тряпка оборвала ее мольбы, а ее гнилостный запах ненадолго прервав рыдания. Но это продлилось недолго. В наступившей тишине она слышала лишь крутящиеся в голове слова «убийца» и «посмешище» и видела опустошенные глаза Аполлона, пока поток слез не размыл даже это воспоминание.

– Почему кляп не заткнул ей рот? – спросил низкорослый стражник.

– Пусть ревет, – пробормотал другой, гораздо крупнее и с гладко выбритой головой. Он направился развести огонь в пустом очаге. Она признала в нем личного стражника Аполлона – Хэвелока.

Эванджелина не думала, что его волнует, не замерзла ли она, но в этой заброшенной комнате было холодно, как в глыбе льда, и она сомневалась, что стражники оставят ее одну. Как будто она могла