Она не должна была позволять ему обнимать ее. Она не должна была позволять ему напоминать ей обо всем, чего у нее не было и, возможно, никогда не будет после окончания сегодняшнего дня.

Она не хотела, чтобы Аполлон разлюбил ее.

С тех пор как он сделал ей предложение, Аполлон был милым, добрым и заботливым, пусть и излишне решительным в своих заявлениях. Но кем он станет, когда чары Джекса разрушатся? Будет ли он по-прежнему тем нежным Аполлоном, который обнимал ее всю ночь напролет? Станет ли тем тщеславным принцем, который был готов отвергнуть ее почти сразу, как только встретил? Или произойдет что-то другое, нечто более ужасное?

Эванджелина старалась не думать о пророчестве Арки Доблестей. Она уже решила не доверять ничему, что слышала об арке. И все же не могла избавиться от тревоги. Если она была частью этого пророчества, что произойдет, когда оно исполнится?

– Почему ты так нервничаешь? – спросила Марисоль, подойдя к ней. В платье цвета спелых абрикосов с кремовой нижней юбкой и толстым жемчужным поясом сестра смотрелась великолепно. Марисоль больше не называли Проклятой Невестой, и последние несколько дней она провела, наслаждаясь чаем, примерками платья и всеми прелестями Волчьей Усадьбы. Она выглядела счастливой и посвежевшей, но в ее глазах читалось благоговение, пока она рассматривала экстравагантное свадебное платье Эванджелины.

Крылья с золотыми кончиками были возмутительно броскими, но само платье Эванджелине нравилось. Вырез в форме сердечка прекрасно подчеркивал ее небольшую грудь, а юбка была невероятно эффектна, сшитая из бесконечных слоев немыслимо нежной белой ткани, за исключением широкого шлейфа из золотых перьев, струившегося от ее талии вниз.

– Тебе нечего бояться, – сказала Марисоль. – Ты скоро выйдешь замуж за принца, который тебя обожает.

Он не долго будет таким.

Динь.

Динь.

Дон.

На мгновение отдаленный звон показался ей предзнаменованием, пока Эванджелина не опомнилась. Один звонарь из хора остался во дворе. Не предупреждение, а просто звук, напоминавший, что время уже на исходе.

– Что, если он разлюбит меня? – выпалила Эванджелина. – Что, если мы поженимся, а потом он решит, что это была ошибка, и вышвырнет нас с тобой с Севера?

– Не думаю, что тебе стоит беспокоиться об этом, – ответила Марисоль. – Большинству девушек пришлось бы прибегнуть к магии, чтобы заставить кого-то полюбить их так, как Аполлон любит тебя.

Эванджелина напряглась.

– Я не имела в виду, что ты околдовала его, – поправила себя Марисоль, щеки которой раскраснелись так, что Эванджелина начала склоняться к мысли, что это была нелепая оговорка, а не колкий намек. – Неудивительно, что он так сильно тебя любит, – решительно продолжала Марисоль. – Ты – Эванджелина Фокс. Ты еще не успела выйти замуж за принца, а о тебе уже слагают сказки. Ты – девушка, которая бросила вызов богам и богиням Судьбы и превратила себя в камень; девушка, которая не побоялась отвергнуть целую вереницу ухажеров или привести проклятую сводную сестру с собой на королевский бал, где пленила сердце принца. Просто люби его так же, как проживаешь свою жизнь. Люби его, не сдерживаясь, люби его так, как будто каждый день с ним будет волшебнее предыдущего, люби его так, как будто он – твоя судьба, люби его так, как будто мир преобразится, если вы будете вместе, а он никогда не перестанет любить тебя в ответ.

Марисоль закончила свою речь объятиями, столь теплыми и искренними, что было легко поверить в ее правоту. Эванджелина была настолько поглощена мыслями о том, что Аполлон испытывает к ней, что даже не задумалась о своих чувствах к нему. Она знала, что не любит его сейчас, но могла бы с легкостью полюбить после. Эванджелина почувствовала проблески привязанности прошлым вечером, а после ночи, проведенной в его объятиях, чувства лишь окрепли.

Может, это и не любовь с первого взгляда, но родители говорили, что для любви иногда требуется время. Ей просто нужно было, чтобы он дал ей время, дал ей шанс. Возможно, им будет непросто, когда Джекс снимет проклятие, но если Аполлон позволит ей, то любви Эванджелины хватит, чтобы сотворить счастливый конец для их обоих.

Надежда еще есть.

Где-то на задворках сознания тихий голосок напомнил ей, что она снова игнорирует пророчество, но она пропустила это мимо ушей. Она подумает об этом завтра.

Эванджелина покинула свои свадебные покои с твердым намерением влюбиться в своего принца. Но этот день, должно быть, был проклят, или сама история с проклятием повлияла на нее, потому что ей не удавалось ничего запомнить о собственной свадьбе.

В один момент она ступила на заснеженный двор Волчьей Усадьбы, ощущая лишь прохладный воздух, покусывающий ее щеки, и видя вокруг сосредоточенные лица. А в следующее мгновение она держала Аполлона за руки, а свадебных дел мастер привязывал ее запястье к запястью принца шелковыми шнурами. Эванджелина почувствовала, как кровь забурлила в ее жилах. Кожа запылала, как и кожа принца, словно их связывало нечто большее, чем позолоченная веревка.

– А теперь, – сказал свадебный мастер достаточно громко, чтобы все присутствующие услышали, – своими словами я соединяю этих двух людей. Я связываю не только запястья, но и их сердца. Пусть с этого момента они бьются как единое целое. Если один из них будет пронзен стрелой, пусть и другой прольет кровь за него.

– Я с радостью пролью за тебя кровь, – прошептал Аполлон. Он крепче сжал ее руки, и в его глазах вспыхнуло еще больше желания, как будто пламя, которое она разожгла, поцеловав его в первую ночь, умножилось в десять раз.

Эванджелина лишь надеялась, что вспыхнувшая внутри Аполлона искра останется после того, как Джекс разрушит чары.

33

Теперь, когда они поженились, Эванджелина все время боялась, что Аполлон отпустит ее руку, окинет гневным взглядом, встряхнет головой, словно очнувшись ото сна. Но он лишь крепче прижимал ее к себе. Смотрел на нее более благоговейно – будто в клятвах действительно была заключена магия и их сердца действительно соединились.

Через несколько мгновений после церемонии их усадили в серебряные сани, запряженные стаей белоснежных волков. Аполлон согревал ее, прижимая к себе, пока они скользили к ледяному замку, возведенному для этой единственной ночи. Сияющий голубым светом, эфемерный и вычурно прекрасный, этот вид вызывал надежду и веру в то, что их история только начинается.

О, как ей хотелось верить.

Внутри сверкающих, застекленных стен гостям подносили блестящие серебряные кубки с глинтвейном и зеленые, цвета весеннего леса пирожные со вкусом удачи и любви. Вместо музыкантов распахнулась большая музыкальная шкатулка, из которой вышли механические