в ВГКО должность специального политического редактора с целью повышения качества эстрадного репертуара. КДИ обозначил круг задач, которым следовало уделить особое внимание: создание произведений о подвигах и победах советских людей на фронте и в тылу, создание произведений на важные, актуальные темы вместо увлечения бытовым мелкотемьем, создание произведений, предназначенных для жителей освобожденных территорий, создание произведений для детей (отчет и приказы председателя КДИ Храпченко о работе ВГКО, дата неразборчива – вероятно, начало 1944. РГАЛИ. Ф. 962. Оп. 3. Д. 1182). Новое постановление подразумевало, что специальный редактор будет работать с сотрудниками ВГКО, чтобы обеспечивать полную лояльность политическому и идеологическому курсу и лучше удовлетворять потребности общества, какими их мыслит власть.

Оценке подлежали как содержание отдельного концертного номера или всей программы, так и уместность исполнения той или иной песни или цикла песен определенным артистом. Запрету могла подвергнуться и программа целиком, и ее часть, не соответствующая заявленной теме. Того или иного исполнителя могли отвергнуть, например, из-за отсутствия таланта. Бывали случаи, когда целым концертным бригадам предписывалось вернуться домой по причине низкого уровня участников. Бывали случаи, когда репертуар не соответствовал стилю или профессиональному уровню артиста и исключался из личного репертуарного списка. Согласно инструкции каждый артист обязан был утвердить свой репертуар в ГУРК и впоследствии быть готовым к проверке в любой момент.

Опять же, нельзя сказать, насколько строго соблюдался утвержденный репертуар после просмотра в ГУРК. Конечно, если вся программа целиком не получила одобрения, артист вряд ли мог с ней выступать. Но артист мог вставить в утвержденную программу тот или иной номер, особенно по просьбе зрителей. Певица по имени Елизавета (фамилию просила не называть) вспоминала, что, если попросят, она пела «Священную войну», хотя этой песни не было в ее репертуаре. Очевидно, что песню исключили из ее личного репертуарного списка не из-за содержания, а из-за стиля: суровое и мужественное звучание уподобляет ее гимну, и она больше подходит для группового исполнения, а не для сольного. Однако это, по словам Елизаветы, не влекло за собой наказания со стороны инспекторов или политработников. При этом она уточнила, что могла заменить одну патриотическую песню на другую патриотическую, но не на западную. Петь западные запрещалось, и она их никогда не пела, хотя многие знала (Елизавета, интервью, 13.08.1989, Бруклин, Нью-Йорк. Аудиозапись в собственности автора).

Судя по всему, эстрадная певица Клавдия Шульженко добавила в свой репертуар новую песню без предварительного утверждения. В апреле 1942 года она со своим ансамблем находилась на Волховском фронте, где выступала перед дивизией, только что получившей звание «гвардейской», и ей передали новый текст на мелодию «Синий платочек». Стихи написал военный журналист лейтенант М. А. Максимов – то ли по собственной инициативе в подарок певице, то ли по просьбе певицы. Как бы то ни было, после одной-единственной репетиции Шульженко включила новую версию «Синего платочка» в свою программу и исполнила на концерте в тот же день. Как вспоминает певица, ответом ей стал единодушный возглас: «Спойте еще раз!» – и впоследствии ни один ее концерт не обходился без этой песни, которую часто просили повторить на бис еще и еще [Шульженко 1985: 93–95; Луковников 1975: 63–65; Бирюков 1984: 213–214; Бирюков 1988: 237–240]. Нигде не говорится о том, что песня проходила процедуру утверждения цензорами КДИ или ГУРК либо сотрудниками ГлавПУРККА[19]. Возможно, Максимов показал им свой текст прежде, чем передать Шульженко, но доказательств этому нет.

Наряду с официальной цензурой, существовала своего рода самоцензура или, по крайней мере, внутренняя оценка того, что допустимо. Перед войной репертуар Елизаветы состоял преимущественно из романсов, которые, по ее мнению, стали неуместны после того, как началась война. Ей пришлось полностью поменять свой репертуар, чтобы выступать в составе фронтовой бригады и отвечать духу и запросам времени. Возможно, на ее личное мнение повлияли официальные установки, но она была с ними полностью согласна и отказалась от номеров, которые не соответствовали суровой военной действительности. Она также пересмотрела свою исполнительскую манеру, адаптировала ее к кочевой жизни, фортепианный аккомпанемент заменила аккордеоном, на котором играла сама. Она выступала в госпиталях и со временем, когда положение на фронте изменилось в лучшую сторону, стала иногда исполнять прежние романсы по просьбе слушателей, – при этом никаких санкций со стороны цензуры не последовало (Елизавета, интервью, 13.08.1989, Бруклин, Нью-Йорк. Аудиозапись в собственности автора).

Цензура могла касаться различных аспектов содержания программы или исполнительской манеры. Елизавета вспоминала, что не рекомендовалось жестикулировать при исполнении некоторых песен – следовало стоять прямо и просто петь. Она также рассказала, что на публике никогда не исполнялись еврейские песни, хотя люди их знали и пели в узком кругу. Юрий Цейтлин, трубач и поэт-любитель, вспоминал, что, когда оркестр под управлением Эдди Рознера, в составе которого он выступал, был приглашен в Дом звукозаписи в Москве для записи граммофонной пластинки, худсовет отклонил двух исполнителей: одного – из-за низкого уровня, другого – из-за польского акцента. По этой причине выпадали четыре песни Цейтлина, написанные на музыку братьев Гарис. Однако почему-то директор Дома звукозаписи все равно рискнул записать эти песни, пригласив другого певца. Солдат, одетый в грубую форму, взглянул на партитуру и фактически без репетиций спел эти песни. Это был Георгий Виноградов из Краснознаменного ансамбля, который проездом оказался в Москве. Эти записи затем получили одобрение художественного совета (Ю. В. Цейтлин, интервью, 05.02.1991, Москва. Аудиозапись в собственности автора). Неясно, почему директор Дома звукозаписи решил спасти эти песни: то ли пожалел их автора, то ли песни ему так понравились, что захотелось услышать их на пластинке. Как бы то ни было, этот случай показывает, что возможность обойти запрет официальной цензуры существовала.

Иногда исполнителям не разрешалось выезжать с бригадами на фронт. Елизавета сообщила, что они с мужем никогда не выступали на фронте или в приграничных районах. Ей это объясняли тем, что у нее двое детей (с которыми сидела ее мать), и потому ей нельзя рисковать собой. Сама она не верила этому объяснению и полагала, что настоящая причина заключается в том, что она еврейка. Е. Арская в письме Солодовникову жаловалась, что ВГКО вряд ли позволит ей занять должность директора бригады, потому что она женщина, а поездки на фронт сопряжены с большой опасностью. В подтверждение она сообщала, что бригада уже отправилась без нее на Урал, хоть он и находится далеко от фронта. Логического объяснения того, чем вызван отказ включить ее в состав бригады, не было дано (письмо Арской Солодовникову от 15.09.1941. РГАЛИ. Ф. 962. Оп. 3. Д. 950).

Что касается отношений