Отчасти я чувствую себя марионеткой, которую Орион дергает за ниточки. И некоторые из них начинают путаться. А некоторые — рваться.

Сделав глубокий вдох, стараюсь забыть, какими мертвыми казались губы Старшего, когда я пыталась снова вдохнуть в него жизнь.

Была ли эта поломка вообще случайностью? Если кто-то добрался до подсказок, может, они и кислородные трубки на скафандрах прокололи? Пойди я сейчас на криоуровень и проверь их все, найду ли хоть один, на котором нет мелких, почти незаметных повреждений?

Рухнув в кресло у стола, разворачиваю сложенный сонет. Я продолжу играть в игру Ориона. Даже если кто-то пытается меня остановить.

Сонет, как и все остальные в книге, полная чушь. Но, в отличие от других сонетов, он весь в пометках.

XXX

Когда на суд безмолвных, тайных дум

Я вызываю голоса былого, —

Утраты все приходят мне на ум,

И старой болью я болею снова.

Из глаз, не знавших слез, я слезы лью

О тех, кого во тьме таит могила,

Ищу любовь погибшую мою

И все, что в жизни мне казалось мило.

Веду я счет потерянному мной

И ужасаюсь вновь потере каждой,

И вновь плачу я дорогой ценой

За то, за что платил уже однажды.

Но прошлое я нахожу в тебе

И все готов простить своей судьбе.[3]

ТРУБА

Выпрямляюсь в кресле, просматривая рукописные отметки. Они все о чем-то прошлом и потерянном. И «труба»? Единственное, что приходит на ум, это гравтруба, но едва ли на свете есть что-нибудь столь же не связанное с шекспировскими сонетами, как футуристический агрегат, который засасывает людей и перемещает по уровням космического корабля.

Обвожу пальцем странные черточки под стихотворением. Чем-то напоминают ступеньки.

У меня округляются глаза. Лестница. Та, на которой сидел Орион, записывая мне видео!

Гравтрубы изобрели уже после отправления корабля, значит, у первых поколений на «Годспиде» был другой способ перемещаться между Уровнями. Например, лестница… скрытая лестница, о которой с тех пор все забыли! Пробегаю взглядом подчеркнутые строчки: «во тьме таит» и «потерянному» — это должно означать, что лестница где-то хорошо спрятана. На видео в том помещении всегда темно. Орион чувствовал себя там в безопасности, не боялся даже Старейшины.

Но… где он прятался?

Ветер в гравтрубе стучится в голову, перетряхивая и без того спутанные мысли. Эми никогда еще так меня не целовала, никогда не смотрела на меня так.

Мне хочется снова и снова мысленно проигрывать то, что случилось, но, добравшись до уровня и увидев серьезное лицо второго корабельщика Шелби, я заставляю себя забыть обо всем, кроме Марай.

— Мы нашли ее здесь, — говорит она, шагая в сторону, чтобы открыть дверь. Хотя в машинном отделении полно народу и корабельщики, кажется, заняты делом, но все глаза провожают нас с Шелби к мостику. Наши шаги эхом отдаются по металлическому полу. Единственный источник света здесь — лампа, стоящая у безжизненной руки Марай.

Отворачиваюсь — я еще не готов посмотреть в ее мертвое лицо. Вместо этого мой взгляд блуждает по высокому куполообразному металлическому потолку. По ту сторону этих стальных пластин нас ждет планета. Марай даже не представляла, как близко мы были. Только руку протяни.

Она лежит, распластавшись на столе и свешиваясь со стула. Открытые, пустые глаза устремлены в никуда. У самого лица моргают пленки с чертежами и графиками. Под рукой зажата распечатанная схема двигателя.

У основания шеи, прямо под коротко остриженными волосами, бледнеют три зеленых пластыря. На каждом черной ручкой написано по одному слову.

Следуй.

За.

Лидером.

— Бред какой-то, — шепчу я. Если кто-то убивает тех, кто мне не подчиняется, то почему вдруг Марай? Она с самого начала была моим верным сторонником. Она неизменно вставала на мою сторону и остальных корабельщиков перетянула за собой. Сразу же согласилась создать полицию. Как главным советником Старейшины был Док, так моим — Марай.

— Кто же это сделал? — спрашиваю тихонько, хотя она, конечно, не ответит. Но это должен быть кто-то важный, так? У него либо был доступ на мостик, либо Марай знала его и поэтому открыла дверь. Помимо корабельщиков, сюда могли попасть несколько ученых, Док, Кит, ремонтники, даже Фридрик как управляющий системой раздачи продовольствия. А после кражи пластырей убить ее мог кто угодно из них.

Со стороны Шелби доносится едва слышный шум. Сжав губы, она тяжелым взглядом изучает потолок.

Хочется сказать ей что-нибудь успокаивающее, но у меня получается только выдавить:

— Теперь ты — первый корабельщик.

Она коротко кивает. Шелби не выкажет слабости, не опозорит память Марай. Из нее получится отличный первый корабельщик.

Потолок на мостике куполообразный, так же, как на криоуровне и в Большом зале. Снаружи (при мысли, что я был снаружи, на губах у меня играет смутная улыбка) мне показалось, что здесь есть окна. Конечно, они не из стекла. Стекло слишком хрупко, оно не выдержит входа в атмосферу и других опасностей космического перелета — астероидов, комет, метеоров. Но для этого подходят другие материалы — например, какой-нибудь плотный поликарбонат. Он-то и сверкал, отражая свет планеты, освещенной двумя солнцами.

Но здесь потолок металлический.

Так же, как на уровне хранителей. Старейшина спрятал под железной крышей фальшивые звезды… под такими же панелями, как здесь… и там был гидравлический подъемник… Обвожу взглядом стены и натыкаюсь у двери на переключатель с биометрическим сканером.

Стискиваю зубы. Не знаю, почему меня так удивляет, что и здесь, как везде на корабле, оказалось полно тайн.

И все эти долбаные тайны меня уже достали. Одно дело не говорить людям, что двигатель не работает — это бы всех убило, — но новая планета меняет все.

— Заблокируй дверь на мостик, — приказываю я Шелби.

Долю секунды она колеблется, потом поворачивается и, ни слова не говоря, закрывает тяжелую металлическую дверь.

— Заблокируй, — повторяю я.

— Здесь стоят замки высшей категории, — замечает Шелби. — Они полностью изолируют мостик от остального корабля.

— Я знаю.

Шелби прикладывает палец к сканеру, и замок запирается. Поворачивает выключатель, и на нее каскадом льются огни — но вместо того, чтобы освещать ее лицо, они бросают на него тень. Она выглядит неуверенно… даже испуганно. Боится оставаться в запертом помещении наедине со мной.