Нангаван уже не раз применял этот чудесный прием, и он всегда срабатывал безотказно. Так вышло и сейчас. Спор прекратился, и каждый занялся своим делом.

Гуру отправился в другую комнату, возлег на деревянный топчан и предался медитации, которая плавно перешла в сон. В этом сне сияющий Дух Гор наделял Нангавана божественными способностями…

Записки Марата Калитина XV век, Южная Америка

Я без сожаления покинул Теночтитлан. Этот город изрядно утомил меня своими жестокими нравами и непрестанно льющимися реками крови. Миктони подарила мне на прощанье коробочку с золотым порошком, за что я был ей премного благодарен. Вдыхая порошок, я ощущал необыкновенный прилив сил, и моя миссия казалась мне легко достижимой.

Путь мой лежал в перуанские Анды, в империю «капаккуна», что означало «великие», «прославленные». Добирался я туда долго, со многими приключениями, неоднократно рискуя жизнью. Мне приходилось противостоять не только стихии, но и дикой воинственности племен, населявших территории, через которые я следовал. Наконец я оказался почти у цели. Природа страны инков очень красива. Отроги Анд испещрены глубокими лесными долинами и бурными реками, а к югу и востоку простираются высокогорные плато — травянистые долины с жаркими солнечными днями и прохладными ночами.

Я направлялся в Куско — столицу империи, где обитала высшая знать, жрецы и, конечно же, сам Инка — император.

Миктони немного рассказала мне об инках.

— По желтому знаку в небе все узнали о при — бытии Единственного Инка — шепотом сообщила мне она. — С тех пор он правит империей. Инка имеет главного советника: Верховного Жреца Храма Орлов. В этом храме молодые Жрецы готовятся к посвящению в сан Орлов. Когда Единственный Инка отправляется в плавание, жрец с небольшим отрядом воинов и рабов ожидает его парусные суда на скальной площадке. На склоне отрога выбит знак в виде трезубца. Только имеющий сан Орла «Парящий высоко» удостаивается чести увидеть первым и оповестить всех инков о возвращении правителя.

— А куда плавает Единственный Инка? — спросил я.

Но Миктони не ответила. Она приложила палец к моим губам в знак молчания. Тогда я решил перевести разговор на другое.

— Почему вы так любите перья? — задал я невинный вопрос. — Все знатные ацтеки украшают перьями не только свою одежду, но и оружие, жилища, храмы…

Миктони, озадаченная моими словами, широко раскрыла свои удлиненные, вытянутые к вискам глаза и задумалась.

— Ты говоришь так, будто не являешься одним из нас, — наконец произнесла она. — Разве тебе самому не известен ответ на твой вопрос?

Тут я понял, что дал маху, и начал оправдываться. Близкий отъезд так возбуждал мое воображение, что бдительность совсем притупилась. Нужно было срочно исправлять положение.

— Да, конечно… — пробормотал я, лихорадочно соображая, как выкрутиться. — Но… меня всегда больше привлекала война, ты же знаешь. Я подолгу находился в дальних походах, воевал с дикими племенами. Моя мать родила меня в военном шатре, я вырос в чужих краях. Мой отец преданно служил империи, усмиряя непокорных, захватывая новые плодородные земли, собирая дань и поставляя в Теночтитлан пленных и рабов для жертвоприношений. Мои родители не захотели отправить меня в школу, где Жрецы обучили бы меня истории, астрономии и управлению. Военными навыками я овладел благодаря моему отцу и старшим братьям. Они все погибли…

Я так искусно впал в глубочайшее горе, что Миктони сжалилась надо мной.

— Не продолжай, прошу тебя, — сочувственно поглаживая меня по плечу, сказала она. — Мне не следовало ворошить твое прошлое. Прости…

Я возблагодарил ацтекских богов, что мне удалось завладеть сердцем столь нелюбопытной женщины. Я, разумеется, никак не мог обучаться в школе для детей знати. Я постигал жизнь ацтеков, будучи абсолютно чужим для них. Моя цель привела меня к ним так же, как теперь она властно звала меня дальше, в империю инков.

— Твой брат, кажется, побывал в Куско? — ушел я от опасной темы, в то же время продолжая выведывать необходимые мне сведения.

Миктони не стала интересоваться, откуда я знаю о брате, считая мою осведомленность естественной.

— Да, — подтвердила она мои догадки. — И привез оттуда много интересных вещей. Среди них вот это перо.

Она ловко отстегнула от своего головного убора ничем не примечательное перышко и под — несла его к моим глазам.

— Это перо из Храма Орлов, — шепотом добавила она.

При этом ее лицо выражало глубочайшее почтение и восхищение.

Я не понимал ее благоговения.

— О, легкая косточка крыла рожденных для полета! — начала она молиться, глядя на перо. — Как ты совершенна! Ты чудо легчайшее, и тебя не сломаешь! Твой твердый стержень обеспечивает жесткость там, где требуется поддержка. Но ближе к кончику он становится упругим, как того требует полет…

— Дай мне перо, — перебил я поток ее красноречия, грозящего перейти в молитвенный экстаз. — Я хочу рассмотреть его как следует.

Миктони с величайшей торжественностью передала перо мне в руки. Оглядывая его со всех сторон, я заметил тонкое золотое кольцо, при — крепленное к стержню. На кольце был выбит незнакомый мне символ.

— Это Знак Храма Орлов, — объяснила Миктони, заметив мой пристальный интерес. — Возьми перо себе! Оно убережет тебя от многих бед и проложит тебе дорогу повсюду, куда ты пожелаешь направиться. Береги его. Это магический амулет и залог моей любви к тебе.

Потом она рассказала мне, как жрецы Храма сооружают «мотыльков» и «пеликанов» — примитивные летательные аппараты для жителей империи.

На маленьких вертких «мотыльках» можно прыгать в восходящих потоках воздуха. Они быстро набирают высоту для полета, и для них требуется только одна быстроногая лама.[20]Я догадался, что ламу использовали для разгона.

«Пеликаны» же служили для перевозки грузов. Их большие широкие крылья обтягивались специальной тканью, пропитанной желчью животных.

— Врат говорил, что они гудят, как кожа барабанов, — хихикнула Миктони. — И ужасно дурно пахнут. Этот отвратительный запах долго не выветривается.

— Выходит, «мотыльки» лучше?

Она помолчала, вспоминая слова брата.

— Не знаю. «Мотыльки» сразу поднимаются в небо, а «пеликану» нужен длинный разгон по земле. Такой длинный, что иногда ему даже не хватает площадки, и ламы, тянущие его, срываются вниз с крутого склона и ломают ноги. Бедные животные…

Я в очередной раз подивился, как это может сочетаться в людях: жестокость к своим собратьям и нежная любовь к животным. Равно — душно взирающая на окровавленные человеческие тела с вырванными из груди сердцами, которые скатываются вниз по ритуальным храмовым лестницам, Миктони едва не плачет от жалости к ламам.