Она покачала головой.

– Я не сержусь.

«Говори это почаще! – кричал внутренний голос. – Повторяйеще и еще! Я никогда такого не слышала!»

– Мы будем ужинать здесь, в моей комнате. Я подумал, что вамэто больше понравится. Но, может, я ошибся?

– Я думаю, что так будет лучше всего.

– Надеюсь, ужин будет прекрасным. Но все-таки побаиваюсь.Мне до сих пор не приходилось задумываться о еде. Я хотел бы, чтобы вампонравилось.

Она улыбнулась, села за стол, и он позвонил официанту.

Ей казалось, что все это ей снится. Потому что перед ней сиделне тот человек, который утром приходил в Фонд.

Он стал моложе, энергичнее, увереннее в себе и ужасностарался угодить. Она вдруг подумала: «Таким он был в двадцать лет. Он многоеупустил и теперь вернулся назад, чтобы найти».

Ее охватила грусть, даже отчаяние. Это не правда. Ониразыгрывают представление – как это могло бы быть – юный Ллевеллин и юнаяЛаура. Смешно и трогательно – и вне времени – и все же непонятно – сладостно.

Они приступили к ужину. Еда была посредственная, но обаэтого не замечали – оба они ощупью пробирались в Страну Нежности – иразговаривали, смеялись, не придавая значения тому, что говорят.

После того как официант принес кофе и вышел, Лаура сказала:

– Вы знаете обо мне довольно много, а я не знаю о васничего. Расскажите.

Он рассказал – о юности, о родителях, о своем воспитании.

– Они живы?

– Отец умер десять лет назад, мать – в прошлом году.

– Они… она очень гордилась вами?

– Мне кажется, отцу не нравилось то, какую форму приняла моямиссия. Его отталкивала экзальтация в религии, но он признавал, что другогопути у меня нет. Мать понимала лучше, она гордилась мной – моей мирской славой,как любая мать на ее месте, но она грустила.

– Грустила?

– Из-за того, что я многого лишился – простого,человеческого. И это отдалило меня от других людей – и от нее тоже.

– Понимаю.

Он продолжал рассказывать историю своей жизни –фантастическую, ни на что не похожую историю, иногда она возмущалась:

– Коммерческий подход!

– С технической стороны? О да.

Она сказала:

– Жаль, что я не очень понимаю. Хотелось бы понять.

Все это было действительно очень важно.

– Для Бога?

Она отшатнулась.

– Нет, что вы. Я имею в виду вас.

Он вздохнул.

– Очень трудно объяснить. Я уже пытался объяснить Ричарду.Вопрос о том, стоит ли это делать, никогда не стоял – я был должен.

– А если бы вас занесло в пустыню – было бы то же самое?

– Да. Но не надо меня так далеко заносить. – Он усмехнулся.– Актер не может играть в пустом зале. Писателю нужно, чтобы его читали.Художнику показывать свои картины.

– Не понимаю; вы говорите так, как будто результат вас неинтересует.

– Я не могу знать, каков результат.

– Но ведь есть цифры, статистика, новообращенные – обо всемэтом писалось черным по белому!

– Да, да, но это опять техника, суетные подсчеты. Я не знаю,каких результатов хотел Бог и какие получил.

Лаура, поймите простую вещь: если среди тех миллионов, чтосходились меня послушать, Богу была нужна всего одна душа, и, чтобы получитьее, он избрал такое средство – этого уже достаточно.

– Из пушки по воробьям!

– По человеческим меркам это так. Но это наши трудности. Намприходится применять человеческие мерки в суждениях о Боге – что справедливо, ачто несправедливо. Мы не имеем ни малейшего представления, чего вдействительности Бог хочет от человека, хотя весьма вероятно, что Бог требует,чтобы человек стал тем, чем он мог бы стать, но пока об этом не задумывался.

– А как же вы? Чего теперь Бог требует от вас?

– О, очень просто: быть обычным мужчиной. Зарабатывать нажизнь, жениться, растить детей, любить соседей.

– И вас это удовлетворит?

– Чего же мне еще хотеть? Чего может еще хотеть человек? Я,возможно, в невыгодном положении, я потерял пятнадцать лет обыкновенной жизни.В этом вы можете мне помочь, Лаура.

– Я?

– Вы же знаете, что я хотел бы жениться на вас – ведьзнаете? Вы должны понимать, что я вас люблю.

Она сидела, страшно бледная, и смотрела на него.

Нереальность праздничного обеда кончилась, они стали самимисобой. Вернулись туда, откуда пришли.

Она медленно проговорила:

– Это невозможно.

– Почему?

– Я не могу выйти за вас замуж.

– Я дам вам время привыкнуть к этой мысли.

– Время ничего не изменит.

– Вы думаете, что никогда не сможете меня полюбить?

Извините, Лаура, но это не правда. Я думаю, что вы уже сейчасменя немножко любите.

Чувство вспыхнуло в ней языком пламени.

– Да, я могла бы вас полюбить, я люблю вас…

Он сказал очень нежно:

– Это замечательно, Лаура… дорогая Лаура, моя Лаура.

Она выставила вперед руку, как бы удерживая его нарасстоянии.

– Но я не могу выйти за вас замуж. Ни за кого не могу.

Он посмотрел на нее.

– Что у вас на уме? Что-то есть.

– Есть.

– Ради добрых дел вы дали обет безбрачия?

– Нет, нет, нет!

– Простите, я говорю как дурак. Расскажите мне, дорогая.

– Да, я должна рассказать. Я думала, что никому не скажу.

Она встала и подошла к камину. Не глядя на него, оназаговорила обыденным тоном:

– Муж Ширли умер в моем доме.