Мэггс сурово посмотрел на нее.

— Болен. — Он протянул ей зеркало. Сначала она подумала, что это подарок, и рука ее задрожала, когда она взяла его.

— Какое красивое, — промолвила она.

— Тот, кто его сделал, свое дело знал. Он уже умер. — Мэггс протянул руку, и Мэрси поняла, что должна вернуть зеркало. Он принялся заворачивать его в бумагу.

— Это подарок? — улыбнулась она, стараясь скрыть, что разочарована.

Он молча продолжал заворачивать зеркало в грубую бумагу.

— Дайте мне, я заверну, как следует. С вашей упаковкой она подумает, что вы купили ей рыбу в подарок.

Мерси разгладила измятую бумагу и аккуратно упаковала в нее зеркальце. Она чувствовала, как он следит за ее руками, и ощущала на шее его теплое дыхание.

— Вы хотите, чтобы я завернула и лимоны тоже? — спросила она шутливо.

Не улыбнувшись, он положил перед ней три лимона.

Он стоял рядом с ней, очень близко, и она чувствовала, с каким вниманием он смотрит, как она быстро упаковывает лимоны в небольшой аккуратный пакет. Покончив с этим, Мерси собрала вместе листки письма в отдельный пакет. Наконец, когда все три пакета были готовы и скреплены, как поцелуем, печатью, она положила их стопкой, один на другой, в центре стола. Ей казалось, что каждый волосок у нее на голове шевелится, помогая ей. Ей хотелось что-то сказать, все равно что, лишь бы потом он подумал о ней.

— Я не против того, что вы запираете меня на ключ, — наконец сказала она.

В его глазах появилось что-то похожее на волнение.

— Я никому о вас ничего не говорила, — продолжила Мерси.

Он вдруг нагнулся и поцеловал ее. Поцеловал в лоб, как епископ или родной дядюшка.

— Как это малютке Баклу удалось заполучить вас? Не пойму, вы совсем не пара.

— Для этого большого ума не надо.

— Вы потеряли отца.

— Что?

— Вы потеряли отца?

Его карие глаза светились добротой. Суровость, которую она видела вчера вечером в подвале, исчезла. Мерси смотрела на него, пытаясь понять, что он сейчас чувствует, а он поднял свою искалеченную руку и погладил Мерси по волосам.

— Потеряла своего Па? — повторил он грубовато. — Бедняжка, она потеряла Па.

Мерси плакала, уткнувшись лицом в его пахнувшую потом рубашку, и чувствовала, что ему жаль ее. Он не обнял ее, но продолжал легонько гладить по волосам, и ей хотелось, чтобы так продолжалось до бесконечности, но кто-то уже стучал в дверь.

Отпустив ее, он быстро отошел в сторону.

— Это Констебл, — сказал он. — Пришел за пакетами.

Однако за дверью был не только Констебл, но и хозяин, который буквально ворвался в комнату и, высоко вскинув брови, впился глазами в Мерси. Напуганный, бедняга подпоясал халат кушаком со шпагой, которая со звоном зацепилась за дверь, когда он входил.

— Все спокойно? — настороженно спросил он, не отрывая глаз от Мерси.

Джек словно бы и не заметил его присутствия.

— А теперь слушайте, что я скажу вам, Эдди, — обратился он к Констеблу. — Вы считаете, что ваши друзья могут отыскать Генри Фиппса. — Говоря это, Джек уже передавал свои пакеты в руки Констеблу.

Это не любовные письма, подумала Мерси.

— Пусть они скажут мистеру Фиппсу, что прежде надо выжать сок лимонов в миску, а потом сбрызнуть им листки этой бумаги. Чтобы прочитать письмо, необходимо использовать зеркало. Пусть скажут ему, что это хорошее зеркало, я ему о нем уже писал в своем первом письме. Пусть они скажут ему, что это не все, и у меня есть еще много чего рассказать ему, но лучше будет, если он приедет домой, и сам услышит все от меня лично, и чем скорее, тем лучше, потому что я не могу больше оставаться в этом доме. Вы запомните все, что я сказал?

Мерси высморкалась.

— Лимонный сок, побрызгать бумагу, зеркало, — перечислил Констебл. — И еще что сказать?

— Пусть они подскажут место, где бы мы с ним смогли встретиться наедине. Он может написать мне записку, — Мэггс повернулся к мистеру Баклу, — и тогда вы избавитесь от меня. Я исчезну из вашей жизни…

— Нет, нет, — воскликнул мистер Бакл, но его честное личико хорька не смогло скрыть откровенного облегчения. Мерси впервые видела его таким, и лучше бы ей не видеть. Ее спаситель в ее глазах теперь был весьма жалкой фигурой.

Выйдя из экипажа на дурно пахнущей Цветочной улице, Констебл, держа в руках свертки, прямо направился к двери с обшарпанной грязной вывеской: «Мафуз и сын. Импорт фиников и кофе». Над ней висел небольшой фонарь, видимо, расточительно горевший с ночи. Когда Констебл дернул шнурок звонка, на востоке едва забрезжил рассвет, но даже в такой неурочный для гостей час глазок в двери держали открытым, ибо тут же чей-то голос справился, по какому делу пожаловал гость.

После ответа, видимо, удовлетворившего того, кто спрашивал, Констебл был впущен в затуманенный, пропахший табачным дымом коридор, где какая-то поблекшая личность с нарумяненными щеками и мешками под глазами охотно приняла от него шляпу и перчатки.

Это был Магнус, такая же достопримечательность для определенной касты лондонцев, как новая колонна на Трафальгарской площади. Магнус некогда был героем множества анекдотов, большинство из которых касалось похождений в молодости этого некогда небывало красивого персонажа; таким он был в начале правления Георга Третьего, то есть в период, к которому также относился украшающий его ныне парик.

В те времена этот клуб был весьма известен в Ковент-Гардене. Само собой разумеется, что мелкие торговцы рынка тоже знали, какого сорта джентльмены (называвшие себя «Друзьями Мастера») бывали в верхних комнатах лавки Мафуза. Поговаривали, что и простым торговцам по окончании трудового дня и стаканчика бренди, выпитого в местном кабачке «Собака и Свисток», нередко, после должных уговоров, тоже удавалось побывать там, и тогда веселью не было конца: танцы длились до рассвета, особенно по субботам, а то и до воскресного утра, а то и до того часа, когда Эдвард Констебл был послан сюда, чтобы разыскать мистера Генри Фиппса.

Ни словом, ни жестом Магнус не дал гостю понять, здесь мистер Фиппс или нет. Однако он все же провел гостя в небольшую комнату со смелой геральдически выполненной надписью на двери: «Лорд Стратвэлл». Обставлена она была истинно по-мужски: боевые флаги, штандарты, кресла, обитые марокканским сафьяном.

Здесь Констебл, усевшись в кресло, приготовился ждать, положив свертки на колени. У него не было ни малейшего желания разглядывать тисненые гравюры, заполнявшие полки, хотя в иные, лучшие времена они возбуждали в нем чертовски дерзкие желания. Так он просидел полчаса, повернувшись спиной к полкам, пока не услышал, как позади открылась дверь.

Когда Генри Фиппс вошел в комнату, сомнений не было, что он пьян. Тяжело опустившись в кресло, он вытянул свои длинные ноги в тесно облегавших их замшевых бриджах, откровенно подчеркивающих его мужские достоинства.