– Нам надо убить демона.

Она бежала всю ночь с привязанным за спиной сыном – и теперь даже она, Драка, дочь Келкара сына Ракиша, смертельно устала. Она не отваживалась остановиться, зная, что орки Гул’дана следуют за ней по пятам. Если бы она была обычной женщиной орков с обычным орочьим младенцем, они могли отпустить ее. Но она была женой вождя – и, несомненно, матерью другого вождя. Гул’дан приказал уничтожить ее клан не потому, что был рассержен. Это ее не встревожило бы: гнев выгорает или обращается на кого-то другого. Гул’дан боялся Северных Волков, а страх живет намного дольше.

Он практически умолял их присоединиться к Орде, и теперь, когда Дуротан понял всю величину грозящей им опасности, Гул’дан не мог оставить его в живых. В тот миг, когда Чернорук пришел, чтобы забрать ее возлюбленного, Дуротан умер. Даже если он все еще ходил по земле и дышал, долго ему не прожить. Ни ей, ни их ребенку. Оргрим изменил свое решение слишком поздно для них обоих. Ей хотелось плакать, восстать против коварства судьбы, крепче обнять ребенка – и умереть, прижимая его к груди. Драка страстно любила Дуротана, но по сравнению с тем, что она чувствовала к этому малютке, любовь к мужу была как походный костер по сравнению с извержением вулкана.

Она будет жить для него. Она умрет за него.

Больше Драка бежать не могла. Она слишком устала, а погоня отстала ненамного. Когда бегство привело ее к реке, и больше идти было некуда, она приняла решение. Свет нового дня отразился в воде и ярко засверкал, вызвав слезы на глазах женщины.

– Дух Воды, – задыхаясь, проговорила Драка, – я больше не могу нести своего ребенка. Они никогда не перестанут преследовать нас. Они найдут нас и убьют, если он останется со мной. Примешь ли ты мое дитя? Позаботишься ли о нем?

Драка не была шаманкой, и духи не говорили с ней, как с Дрек’Таром. Однако она слышала журчание воды – и, пока она смотрела на реку, из потока выпрыгнула рыба и снова нырнула в глубину. Из сердца Драки внезапно ушла боль. Женщина быстро сняла со спины корзинку с младенцем и забрела в ручей. Она нежно поцеловала мягкую зеленую щечку, чувствуя соленый вкус собственных слез, и опустила корзину на воду. Затем с любовью завернула ребенка в одеяло – белый квадрат ткани с вышитой на нем эмблемой Северных Волков.

«Может, кто-нибудь из человеков вспомнит, – подумала она. – Вспомнит, что Северные Волки пытались помочь им. Что… что мы погибли из-за этого. Все, кроме тебя, мой дорогой Го’эл».

Ее глаза наполнились влагой. Влагой, одной из составляющих любви. Любви к супругу. Любви к ребенку. Любви к клану. Любви к мечте о чем-то лучшем в самом сердце тьмы, праха и отчаяния.

Малыш, казалось, был удивлен. Он протянул к ней крохотные, пухлые зеленые ручки. Драка схватила один маленький кулачок и задержала в своей руке.

– Помни, – сказала она ребенку, – ты сын Дуротана и Драки, из непрерывной линии вождей.

А потом, чувствуя, как сердце разрывается в тысячный раз всего за несколько часов, она отправила сына в дорогу.

– Вода, – взмолилась она, – защити моего ребенка!

Рев, раздавшийся сзади, заставил ее обернуться. Из леса выбежал орк клана Кровавой Глазницы, однако смотрел он не на нее. Его взгляд был прикован к ребенку. Орк схватил нож, который Драка оставила на берегу, и ринулся по склону вниз, вслед за уплывающей корзиной.

Однако путь ему заступила Драка.

Конечно, у орка из Кровавой Глазницы был ее нож. Однако это не означало, что Драка безоружна. Она бросилась на того, кто хотел убить ее сына, ведомая любовью и не ведающая страха. Женщина вцепилась в его плоть когтями, вырывая огромные куски, и, словно настоящая снежная волчица, как можно шире раскрыла рот и вонзила зубы в горло противника.

Ошеломленный, он упал. Глупо было считать, что безоружный Северный Волк беззащитен. Его грязная зеленая кровь, горькая, словно пепел, хлынула ей в глотку, а тело пронзила ужасная, ледяная боль. Орк вонзил ей в живот ее собственный кинжал.

Все силы покинули Драку, и она рухнула на труп поверженного врага. Она умирала, но душа ее пребывала в мире. Пока ее кровь впитывалась в песок, женщина вспомнила те слова, что сказала Дуротану по возвращении из Изгнания: «Когда все будет кончено, и солнце моей жизни закатится, я хочу, чтобы это произошло здесь, на Хребте Ледяного Огня».

Ей не суждено было умереть на Хребте Ледяного Огня. Она умирала здесь и сейчас, в этой чужой земле – и муж вскоре должен был присоединиться к ней, если уже не ждал ее. Последнее, что предстало в этой жизни глазам женщины – это маленький кораблик ее сына, покачивающийся на волнах. А когда зрение помутилось и все погрузилось во тьму, Драке, дочери Келкара, сына Ракиша, показалось, будто спокойные воды реки превращаются в две руки, обнимающие корзинку.

«Вода, прими мое дитя».

Ее глаза закрылись.

«Вода, прими…»

* * *

Все вожди Орды и большинство воинов собрались у шатра Гул’дана. Остолбенев от изумления, они смотрели на двигавшегося к палатке Дуротана. На широкие плечи молодого орка была наброшена волчья шкура, а голова зверя служила ему шлемом. Он уже прикончил троих стражников, прежде чем те сумели предупредить своего зеленого предводителя. Остальные расступились в стороны, пропуская его. Дуротан прошел сквозь строй ненавидящих, презрительных и любопытных взглядов и швырнул опаленное знамя на пыльную землю перед палаткой колдуна.

– Я Дуротан, сын Гарада, вождь клана Северного Волка! – выкрикнул он, не сдерживая кипящую в голосе ярость. – И я пришел сюда, чтобы убить Гул’дана!!!

Он взглянул на толпу, и толпа заволновалась. Высокомерие уступило место изумлению, когда воины поняли, что Дуротан пришел безоружным, однако не побоялся вызвать самого могущественного из них на поединок чести.

По меньшей мере, это дерзкое и безумное заявление заставило Чернорука выйти из палатки. Он смерил Дуротана взглядом, с головы и до ног.

– Призрак не может воззвать к священному праву мак’горы, – провозгласил Чернорук. – И ты – не вождь. Твой клан кормит червей.

Дуротан заставил себя подавить ярость. Она не была направлена против стоявшего перед ним орка. Он открыл рот, собираясь заговорить, но прежде, чем успел сказать хоть слово, рядом раздался знакомый голос:

– Кое-кто из нас все еще жив, военный вождь, – сказал Оргрим Молот Рока.

Дуротан, удивившись, развернулся. Оргрим уничтожил их дружбу, но для сына Телкара было еще не поздно восстановить честь.

Тут наконец показался и Гул’дан. Взгляд его горящих глаз упал на Дуротана, затем на Оргрима, и морщины на лбу колдуна обозначились резче. Дуротан с трудом расслышал слова, которыми обменялись шаман и военный вождь.

– Хочешь, чтобы я быстро прикончил их? – предложил Чернорук.

– Я всегда считал, что ты приверженец традиций, Чернорук, – ответил колдун.