к выходу, и тогда немец остановил меня и пожал мне руку!

Увы, больше я ничего не добился, и лишь через три с половиной года, после ухода немцев, жемчужина была возвращена нам.

Много раз во время оккупации нам случалось получать приглашения немецких влиятельных лиц, но мы принимали их с некоторой осторожностью. Несмотря ни на что, немцы почему-то оказывали нам доверие, что позволило нам не раз помогать людям, которым угрожали тюрьма или депортация.

Однажды я встретил Валери, которую не видал очень давно. Она все еще жила на барже, куда и пригласила нас обедать. Мы были удивлены, застав там немцев. Я должен признать, что все они были хорошо воспитанными людьми, на вид даже симпатичными и, как и большинство тех, с кем я сталкивался во время оккупации, не любили Гитлера. И все же их присутствие у француженки выглядело явно неуместно.

Бедная Валери в конце концов еще сильнее оторвалась от реальности и в итоге поплатилась за это жизнью.

* * *

Летом жизнь в Сарселе была вполне сносной. Овощи, которые мы выращивали, были существенным подспорьем, а во дворе у нас росло старое абрикосовое дерево, ломившееся от плодов. Мы обменивали абрикосы на другие продукты. Но с первыми холодами жить в деревне, в доме безо всякого отопления, стало попросту невозможно. В ноябре мы решили вернуться в Париж.

Несколько месяцев мы провели на улице Агар в маленькой меблированной квартире в одном из редких в Париже домов, который еще отапливался. Нам даже была доступна невиданная роскошь – два раза в неделю мы могли принимать горячие ванны. В эти дни многие наши друзья, у которых не было горячей воды, приходили к нам, чтобы воспользоваться этой исключительной привилегией. С туалетными принадлежностями в руках они терпеливо ожидали в гостиной своей очереди в ванную комнату. После купания воздавалось должное провизии, которую каждый приносил с собой.

Затем я снял пустующее ателье на улице Лафонтена. Здесь мы провели год. Огромное ателье немного походило на ангар. По счастью, я неплохо знал круги парижских антикваров. Многие из них, особенно евреи, помещали лучшие из своих предметов мебели на хранение к частным лицам, чтобы обезопасить их от посягательства оккупантов. В результате мы некоторое время жили как в настоящем музее.

Полузнакомый итальянский художник однажды пришел ко мне и попросил, чтобы я встретился с немцем, посланцем Гитлера, желавшим побеседовать со мной о политическом будущем моей страны. Я не видел причин уклоняться, но, поскольку не хотел принимать посланца фюрера у себя, то предложил встретиться в каком-нибудь нейтральном месте. Было решено, что мы все трое позавтракаем в отдельном кабинете ресторана в квартале Мадлен.

Немцу было поручено посвятить меня в намерения Гитлера освободить Россию от большевиков и реставрировать монархию. Он спросил, интересует ли меня лично этот вопрос. Я ответил, что лучше было бы обратиться к живым членам семьи Романовых, находящимся в Париже, и дал ему их имена и адреса. Он спросил, что я думаю о евреях. Я признался, что в общем я их не люблю, упомянул неприглядную роль, которую они сыграли в истории моей страны – как и в моей жизни, – и добавил, что считаю их главными виновниками революции и войны; но судить их всех огульно не хочу, так как это, по-моему, абсурдно.

– Во всяком случае, – прибавил я, – нет извинения вашему обращению с ними, оно не достойно цивилизованного народа.

– Но наш фюрер делает это для общего блага, – заявил тот, – и вы увидите, что скоро мир будет освобожден от этой проклятой расы.

Фанатизм этого арийца делал бессмысленным продолжение разговора, и по окончании завтрака я не замедлил откланяться.

* * *

Война, начатая немцами в 1941 году против советской России, возродила надежды многих эмигрантов. Они считали, что в этой изменившейся ситуации необходимо срочно создать новое национальное правительство.

Не удивительно, что многие мои соотечественники приняли таким образом сторону немцев. Многие, видя в этом повод возобновить борьбу с большевизмом, поступили на службу к немцам солдатами или переводчиками.

Поначалу предполагалось, что аналогичная реакция будет и среди русского народа. Сообразно секретным немецким планам, целые русские армии должны были сдаваться почти без боя, а немецкая армия легко привлечь на свою сторону население, которое из ненависти к большевикам могло бы принять их как избавителей.

Все изменилось, тем не менее, через несколько месяцев, причем из-за самих немцев, впавших в обычную для них психологическую ошибку. Они повели себя в России с чрезвычайной грубостью, так что скоро их стали ненавидеть еще сильнее, чем большевиков.

Судьба солдат Красной армии, сдавшихся в плен, была особенно ужасна, поскольку советское правительство считало их предателями, а немцы обращались с ними, как с врагами. Голод, болезни и жестокое обращение погубили огромное множество из них. Из выживших немцы формировали армию под командованием генерала Власова, который сначала сражался против Красной армии, а потом освободил от нацистов Прагу. В конце войны он сдался со своей армией американцам. Они же выдали Власова большевикам, его предали военному суду и повесили.

Со временем всем стало ясно, что Гитлер не имел иной цели, кроме истребления славян и превращения южной России в экономическую базу для немецкого господства. Тогда настроение народа полностью изменилось. Население стало враждебным немцам, а в армии совершенно прекратились измены. Большинство эмигрантов, завербовавшихся к немцам, чтобы сражаться с большевизмом, поняли, что они обманулись, и вернулись во Францию. В то же время русский народ поднялся против захватчиков и добился изгнания их из своей страны.

Советское правительство поспешило воспользоваться этим, чтобы продемонстрировать всему миру триумф коммунистической идеологии. Победой они были обязаны патриотическому подъему русского народа, но использовали ее, чтобы усилить позиции коммунизма не только в России, но и на большей части Европы.

Русские люди этого не хотели. Они сражались за свою родину, а не за коммунизм; но, защищая родину, они спасли и коммунизм.

Удивительна судьба народов, приводящая их к союзам, которые они не выбирают, или к сражениям с другими народами, с которыми они должны были бы жить в мире. К концу прошлого века Россия и Германия, казалось, не имели никаких причин воевать. Они были связаны близкородственными династиями, и никакая враждебность не разделяла эти два народа, оба глубоко религиозных, хотя и разных исповеданий. Возможно, что франко-русский союз, поссорив Россию с Германией, меньше послужил интересам Франции, чем это могла бы сделать независимая Россия, которая сдерживала бы Германию, как она это делала в прошлом.

Россия и Германия подпали под власть двух чудовищ,