Вот молодец дядька!

Конечно, не одни мы тут. Слева мавры, справа мавры, на нас поглядывают, зубы свои мерзкие скалят. Но все-таки!

– Велели мне не расспрашивать тебя ни о чем, – продолжал идальго, – да и самому от рассказа воздержаться, ибо мнится лекарю, что нам двоим сие вредно будет.

– И мне велели, – усмехнулся я, все еще глазам своим не веря. – Дайте-ка, рыцарь, погляжу я на вас!

А посмотреть и вправду было на что. Из всего прежнего остался на Доне Саладо только шлем его мятый. Ну, это я и раньше видел, зато теперь на носу у моего идальго окуляры появились со стеклышками толстенными, чуть ли не в палец каждое. А в придачу к ним – книжка, большая, как сундук. Еле-еле на коленях его худых уместилась.

– Экий вы стали, сеньор, – хмыкнул я. – Никак в Саламанку собрались, в университет тамошний?

Смутился дядька, по скамейке заерзал.

– И верно, Начо, негоже рыцарю странствующему окуляры цеплять, однако же счел я сие возможным ради книги этой, прочесть которую за истинное счастье почел.

– И что за книжка такая? – подхватил я тут же.

Думал я, в погребе проклятом сидючи, что, коль встречу идальго моего, тут же все ему расскажу. Ведь ясно – не только моей башке беда грозит, но и его тоже. Но как только увидел его, Дона Саладо, решил – не стану. Что толку? Дядька неглупый, сам уже что-то понял. А лишние страхи ему ни к чему. Лучше уж о книге поговорить.

…Да и что за вид у меня будет? Дон Саладо мне про великанов с драконами рассказывал, а я ему про дуэнью глиняную с пергаментом под языком и про голову на крюке. Еще решит, что спятил я!

– А помнишь ли ты, Начо, – с важным видом возговорил рыцарь, палец худой вверх поднимая, – как познакомились мы со спутником нашим, высокоученым сеньором Рохасом? Был между нами спор на дворе постоялом, что «Император Трапезундский» именуется…

– Именовался, – возразил я. – Угольки там сейчас. Черные!

– И верно, – кивнул мятый шлем. – Говорили мы тогда о рыцарстве, и вспомнил сеньор Рохас некую книгу, именуемую «Смерть Артуро», написанную англичанином сеньором Мэлори. И будто бы перевели книгу эту на кастильское наречие и напечатали ее способом книжного тиснения в городе Мадриде…

– Неужто она? – подивился я.

– Истинно так! – подтвердил Дон Саладо не без гордости. – Нашлась она в доме этом, и дали мне ее, и даже окуляры подарили…

– Лекарь подарил? – поинтересовался я.

Ох, понял я, что за лекарь рыцаря моего пользует! Благородного виду лекарь – и только по ночам приходит…Занят он днем – булькает.

– Верно, Начо, – согласился Дон Саладо. – И поскольку провожу я дни свои в непривычной праздности, то решил я провести время с великой пользой. И хоть не успел я прочитать ее всю, но просмотрел немало, особенно же начало и конец. Веришь ли, Начо? Написал эту книгу сеньор Мэлори, будучи в узилище, может, оттого и столь грустна она…

Вздохнул рыцарь – невесело так. То ли о неведомом сеньоре Мэлори сожалея, то ли о нас, грешных.

– И понял я, Начо, что в чем-то прав оказался спутник наш, сеньор Рохас. Видать, и вправду гибнет в мире этом славное рыцарство, а может, и погибло уже. И не в бомбардах дело тут, не в аркебузах и кулевринах. Сгинули обычаи благородные, и вежество, и обхождение, главное же – нравы добрые, вере христианской преданность. А без них – зачем же нужны мы?

И вновь вздохнул Дон Саладо, книжку раскрыл, принялся страницы листать.

– Послушай, Начо! Описывается тут прегорестная кончина благородного короля Артуро, смертельно раненного – увы! – своим собственным сыном. И вот отнесли славного Артуро в некую часовню у моря, и услышали вдруг крики на поле, где только что окончилась кровавая битва…

Наклонился мой идальго, окулярами чуть ли не самой страницы коснулся:

«– …Вдруг слышат они крики на поле.

– Пойди, сеньор Лукан, – сказал король, – и узнай мне, что означает этот крик на поле.

Сеньор Лукан с ним простился, ибо был он тяжко изранен, и отправился на поле, и услышал он, и увидел в лунном свете, что вышли на поле хищные грабители и лихие воры и грабят, и обирают благородных рыцарей, срывают богатые пряжки и браслеты, и добрые кольца, и драгоценные камни во множестве. А кто еще не вовсе испустил дух, они того добивают ради богатых доспехов и украшений…»

Покачал шлемом Дон Саладо, книгу толстую закрыл.

– Разве только о погибели Камелота пишет тут сеньор Мэлори? Не так ли погибло все рыцарство мира христианского во всех странах наших? И хоть до сего дня посвящают многих в звание рыцарское, и мечом плеча касаются, но мнится мне, что это грабители и воры друг друга возвеличивают…

Поглядел я на дом, что за садом спрятался. Если бы одни лишь воры и грабители!

– И вновь скажу: поздно довелось мне родиться, Начо! Не застал я времена славные, когда доблесть миром правила, когда сильный не обижал слабого и зло всегда встречало отпор.

Не стал я спорить (пробовал уже сеньор Рохас, да что толку?), хоть и сомнение на сей предмет имел. Уж больно невесел стал мой рыцарь.

– Чем же возвеличится Кастилия наша? Неужто черным ведовством, каждому доброму христианину мерзким? Не воздвигнется ли на месте славного королевства Град Антихристов, видом блестящий, внутренностью же богопротивный?

И вновь не стал я отвечать, только рукой до его плеча Дотронулся. Все понял идальго, даром что разумом недужный!

Понурил голову Дон Саладо, но внезапно выпрямился, очами сверкнул:

– Не бывать тому, Начо! Пока живы мы с тобой – не бывать! Не со мною ли мой славный меч?

– Не с вами, – вздохнул я. – Не с вами, рыцарь… Меч-железяку у него сразу забрали. Не иначе лекарь ночной настоял.

– Верно…

Задумался рыцарь, худыми пальцами бороду-мочалку потрепал.

– Верно, да только не меч – главное оружие рыцарское. Важнее меча – вера наша христианская, да доблесть, да смекалка, да хитрость воинская. Вот, смотри, Начо, пишет сей Мэлори…

Вновь зашелестели страницы.

– …Пишет сеньор Мэлори о двух рыцарях славных – о сеньоре Персианте и сеньоре Бомейне, истинное имя которого было Гарет. И должно было им поспеть к замку Красного Великана, дабы выручить некую даму. Времени у них не оставалось совсем, слуги же оного Красного Великана стерегли каждую тропку в лесу…

Уткнулась борода-мочалка в страницу.

«… – Поистине это безделица, рыцарь, – заметил сеньор Персиант, – ибо поскачу я между капельками дождя, и увидят враги наши лишь тень мою.

– И вправду безделица, – согласился сеньор Бомейн. – Ибо я поскачу между мгновениями, и не заметить им даже моей тени…»

– Отменно, ваша милость, – усмехнулся я. – Кто бы отказался, я не стану. Чтобы, значит, между капельками дождя, раз уж сквозь стены не выйдет.