Дженси не собиралась надевать на корабле свое лучшее черное платье, но все же вынула его из сундука, который отправлялся в трюм. Велико было искушение взять те платья, которые она когда-то носила в Карлайле, но, к сожалению, они уже были ей малы.

Повернувшись к мужу, Дженси спросила:

– Где мы будем хранить твои бумаги? В каюте?

– Нет, они у Хэла. Он делит каюту с Тредвелом и Оглторпом, так что документы будут под присмотром. Впрочем, нам нечего опасаться. Ты ведь не считаешь, что мадам Шахиня – сообщница Макартура?

Дженси снова рассмеялась, но все-таки ей казалось, что следует соблюдать осторожность.

Они ненадолго ушли в свою каюту, а потом, когда раздался сигнал к отплытию, опять вышли на палубу, чтобы проститься с Канадой. Матросы с грохотом подняли якорь, тут же подвесили его под поручнями, и «Эверетта» вышла из порта. Началось долгое возвращение домой.

Со своими попутчиками они познакомились только за обедом, который на «Эверетте» сервировали в пять часов. Завтрак же здесь подавали в восемь, ленч – в полдень, а в одиннадцать – ужин для тех, кто пожелает. И всем полагалось садиться за стол вовремя, потому что салон служил не только столовой, но и гостиной.

Все же Дженси очень хотелось надеть свое лучшее черное платье, но в конце концов она отказалась от него. «Мужчинам гораздо легче, чем мне, – думала она. – Саймону, например, достаточно надеть коричневый сюртук, лосины и жилет». Когда Тредвел повязал ему шейный платок, он с усмешкой пробормотал:

– Я мог бы и сам, но рука сильно болит при сгибе. Как странно… Такая незначительная рана, а беспокоит больше, чем ребра.

Дженси следила, как муж преображается у нее на глазах. В Йорке он носил довольно простые шейные платки, а теперь Тредвел повязал ему шикарный платок и воткнул в него булавку с драгоценным камнем. Что это за сверкающий камень? Топаз?

Дженси посмотрелась в зеркало. Платье не лучше, чем у служанки Рэнсом-Браунов, к тому же никаких украшений в волосах. К платью она приколола аметистовую брошь и вдела в уши жемчужные серьги, придававшие ей некоторое достоинство.

Заметив, что Саймон за ней наблюдает, она залилась краской.

– Прости, дорогая, – пробормотал он в смущении. – Я должен был подумать об украшениях для тебя. Но ты ничего не должна стыдиться. – Он приподнял пальцем ее подбородок и с ласковой улыбкой добавил: – Ты Джейн Сент-Брайд, и этого вполне достаточно.

Она тоже улыбнулась:

– Прекрасно, милый. Так что, пойдем на встречу с важной персоной?

За столом председательствовал капитан, и он объяснил, что поначалу кораблем некоторое время управляет лоцман, затем провозгласил тост за «Эверетту» и за удачное плавание. После этого капитан представил пассажиров друг другу.

Полковник был в алом мундире с тесьмой, а его жена – в синем атласном платье с глубоким вырезом и в синем же тюрбане, украшенном россыпью бриллиантов. «Как настоящий паша», – подумала Дженси, в смущении отводя глаза. Но зато утихли ее страхи: выяснилось, что Рэнсом-Брауны прожили в Канаде три года, все это время провели в Монреале, и, следовательно, они никак не могли быть тайными союзниками Макартура и его помощников.

Молоденькая мисс Рэнсом-Браун была в розовом платье и с кудряшками вокруг хмурого личика. Таким же хмурым был юный мистер Рэнсом-Браун, облаченный в яркий полосатый жилет. А служанка и младший ребенок, видимо, обедали в каюте. «Как жаль», – подумала Дженси. Она чувствовала, что с той женщиной у нее было бы больше общего.

Полковник сообщил, что они возвращаются в Англию, где он займет «некую должность». Самодовольство его жены явно свидетельствовало о том, что это будет чрезвычайно значительная должность.

Преподобный Шор оказался высоким и тощим, с жидкими седыми волосами. Ему было уже за семьдесят, и у него был болезненный вид.

– Почти всю свою жизнь я был священником у англиканских поселенцев в Квебеке, но теперь из-за возраста возвращаюсь домой, где проведу оставшиеся мне годы. В пути я намерен писать воспоминания, пользуясь своими дневниками и записками.

Другими словами: «Оставьте меня в покое». Да, примерно так следовало понимать слова Шора. И было совершенно очевидно, что преподобный никак не связан с Макартуром.

Хэл и Нортон представились, затем Саймон сказал:

– А мы с женой возвращаемся в Брайдсуэлл, в Линкольншире.

Миссис Рэнсом-Браун тотчас же изменилась в лице, и Дженси поняла, что Брайдсуэлл – воистину волшебное слово; теперь Важная Персона взирала на Саймона с величайшим уважением. А он, конечно же, упомянул об этом специально – словно хотел сказать: «Не смейте пренебрегать мной и моей женой».

Ах, если бы она уже не обожала Саймона, то непременно влюбилась бы в него сейчас! Он же едва заметно улыбнулся и добавил:

– Видите ли, мы оба в трауре по случаю смерти дяди моей жены, но он не одобрял долгое уныние, и поэтому мы не станем расхолаживать компанию.

– Превосходно, превосходно, – закивал капитан Стоддард. – Мои пассажиры обычно развлекаются картами, музыкой и устраивают театральные представления. Все будет, как вы пожелаете. Некоторые предпочитают побыть в тишине. В хорошую погоду у нас устраивались даже танцы на палубе, но боюсь, в этом плавании их не будет. Отличный суп, не правда ли?

Суп действительно был «отличный», но Дженси не смогла проглотить ни ложки.

Театральные представления и танцы? Что же касается карт, то до приезда в Йорк она умела только гадать на них. И она никогда не участвовала в самодеятельном театре – Марта упала бы в обморок. Правда, Марта не возражала против народных танцев, но у них ни разу не было случая поплясать.

Дженси невольно вздохнула – она вдруг почувствовала себя так же, как в тот день, когда появилась на Касл-роу в лохмотьях.

К счастью, мужчины заговорили о своем – о канадской и британской политике, об экономике и о положении дел в континентальной Европе.

Раньше всех из-за стола поднялся преподобный Шор. Он сразу же удалился к себе в каюту, но остальные решили задержаться, чтобы продолжить разговор. Говорили о налогах и о новой валюте, а полковника Рэнсом-Брауна очень заботила судьба бывших солдат, но он нисколько не сочувствовал тем, кого называл «бездельниками».

Саймон, однако, возразил:

– При всем моем уважении к вам, полковник, про новых безработных никак нельзя сказать, что они стали ими по собственной воле.

– Да-да, разумеется. Но всегда есть и такие, которые не хотят иметь постоянную работу.

– Подозреваю, что таких очень немного.

«О, Саймон, тебе бы познакомиться с моей семьей!» – мысленно воскликнула Дженси. Тут миссис Рэнсом-Браун повернулась к ней и спросила:

– А вы из Йорка, не так ли?