— А что говорит об этом ваш дядюшка? — ответил я вопросом на вопрос, чтобы хоть как-то уйти от ответа.

Пит раздраженно передернул плечами:

— А, дядя… он у меня вообще политикой не интересуется. Носится со своими картинами. Отец говорит, он давно уже не голландец — совсем офранцузился.

Учеба в Германии сделала из Пита самого отчаянного сторонника фашизма. Инстинктивное чутье мсье Жанена, как выяснилось, в конечном счете его не подвело. Парнишка-то был коричневее всех коричневых:

— Чего недостает моей стране, так это человека вроде Гитлера. Настоящего вождя. Люди, лишенные цели, не достойны жить на земле, — он повернул ко мне красивое, без капли юмора лицо и пристально посмотрел мне в глаза. — Вы же имперская нация, вы не можете этого не понимать.

Но меня не так-то просто было сбить со следа.

— А часто вы путешествуете вдвоем с дядей? — спросил я.

— Да нет. По правде говоря, я очень удивился, когда он позвал меня сюда с собой. И все в такой спешке: всего неделю тому назад. Но я люблю лыжи; вот и подумал, что здесь все будет первобытно и просто — как в походе: знаете, мы ходили на прошлое Рождество в студенческий поход, в Riesengebirge. Каждое утро набирали по ведру снега и растирались вместо душа. Человек должен знать, как закалять свое тело. В наши времена без самодисциплины — вообще никуда…

— А когда вы сюда приехали? — перебил его я.

— Сейчас, дайте подумать. Да, наверное, как раз за день до вашего приезда, — дошло вдруг до Пита. И он сразу стал чуть больше похож на человека. Даже улыбнулся. — Знаете, кстати, что забавно… совсем забыл вам сказать. Дяде почему-то очень хотелось с вами познакомиться.

— Со мной?

— Ага… — Пит рассмеялся и тут же покраснел. — Если честно, он даже велел мне разузнать, откуда вы и кто такой.

— Да бросьте вы.

— Видите ли, ему показалось, что вы сын одного его старого знакомого: тоже англичанина. Но сына он видел всего один раз много лет назад и не был уверен, что это вы. Боялся, что если он вас при встрече не узнает, то вы обидитесь.

— Что ж, я определенно помог вам завязать знакомство.

Мы оба рассмеялись.

— Да уж, и не говорите.

— Ха-ха! Смех, да и только!

— Ага, правда? Умереть не встать.

Мы вернулись в гостиницу к чаю и едва-едва нашли Куно и г-на Ван Хорна. Они сидели в самом дальнем углу курительной, на почтительном расстоянии от всех прочих постояльцев. Г-н Ван Хорн не шутил и не смеялся; он говорил серьезно и тихо, пристально глядя Куно прямо в лицо. И Куно тоже был серьезен, как судебный заседатель. Мне показалось, что он до крайности взвинчен и озадачен темой разговора. Но это было всего лишь первое, весьма поверхностное впечатление. Едва заметив меня, г-н Ван Хорн громко рассмеялся и подтолкнул Куно локтем, как будто только что огласил последнюю, ключевую фразу анекдота. Куно тоже стал смеяться, хотя и с меньшей готовностью.

— Так-так-так, — воскликнул г-н Ван Хорн, — а вот и наши мальчики! И готов поспорить, голодны как волки! А мы, два старых пня, сидим тут взаперти и травим байки. Боже правый, а времени-то уже! Вы как хотите, а мне пора пить чай!

— Вам телеграмма, сэр, — раздался прямо за моей спиной голос коридорного. Я отступил немного в сторону, чтобы дать ему подойти к адресату: я никаких телеграмм ни от кого не ждал. Но нет — он протянул серебряный поднос именно мне. И на конверте стояло мое имя.

— А-га! — возопил г-н Ван Хорн. — Ваша зазноба начала терять терпение. И зовет вас обратно, к себе под крылышко.

Я вскрыл конверт и развернул сложенный бланк телеграммы. В ней было всего три слова:

Пожалуйста немедленно возвращайтесь.

Я прочитал их несколько раз кряду. И улыбнулся.

— Как ни странно, — сказал я г-ну Ван Хорну, — вы оказались совершенно правы. И впрямь зовет.

Под телеграммой стояла подпись: «Людвиг».

С Артуром определенно что-то случилось. В противном случае он при необходимости сам отправил бы мне телеграмму. И передряга, в которую он угодил и о которой я пока не имел ни малейшего представления, была каким-то образом связана с партией, поскольку под телеграммой стояла подпись Байера. Дальше — тупик. Дальше начиналась область предположений и вероятностей, столь же бесконечных и смутных, как поглотившая мой поезд ночная тьма. Лежа на верхней полке, я пытался уснуть и не мог. Толчки состава, стук колес попали в резонанс с возбужденными, тревожными ритмами сердца. Артур, Байер, Марго, Шмидт; я пытался сложить головоломку то так, то эдак, а то и вовсе кверх ногами. И так до самого утра.

В середине следующего дня, хотя мне казалось, что прошли годы и годы, я открыл запертую на английский замок дверь квартиры; ворвался к себе в комнату. В самой ее середине в самом удобном кресле дремала фройляйн Шрёдер. Она скинула тапочки и уютно угнездила ноги на маленьком табурете. Обычная ее манера, если кто-нибудь из постояльцев надолго уезжал. Все квартирные хозяйки видят один и тот же счастливый сон: что в квартире, кроме них, никто не живет.

Проснувшись и увидев меня в дверном проеме, она взвизгнула так, что, воскресни я из мертвых, более пронзительной ноты она бы все равно из себя не выжала:

— Герр Брэдшоу! Как вы меня напугали!

— Простите, фройляйн Шрёдер. Нет-нет, прошу вас, не вставайте. А где герр Норрис?

— Герр Норрис? — она еще не совсем проснулась. — Вот уж не знаю. Но он сказал, что вернется часам к семи.

— Он по-прежнему здесь живет?

— Ну конечно же, герр Брэдшоу. Что за вопрос! — фройляйн Шредер посмотрела на меня удивленно и встревоженно. — Ничего не случилось? А почему вы не предупредили меня, что вернетесь раньше? Я как раз на завтра наметила устроить у вас в комнате генеральную уборку.

— Да нет, ничего особенного не случилось. А здесь и так все в полном порядке. А герр Норрис — он не заболел?

— Вроде бы нет, — с каждой секундой выражение недоумения на лице у фройляйн Шрёдер становилось все более явным. — То есть если он и заболел, то мне об этом ничего говорить не стал, а дома его не бывает с утра и до позднего вечера. А что, он написал вам, что ему нездоровится?

— Да нет, ничего такого он не писал… вот только… в общем, когда я уезжал, мне показалось, что какой-то он слишком бледный. А мне никто не звонил — не просили чего-нибудь передать?

— Ничего такого, герр Брэдшоу. Вы же помните, что сами сказали всем своим ученикам, что вас не будет вплоть до Нового года.

— Да-да, конечно.

Я подошел к окну и выглянул на пустую промозглую улицу. Впрочем, не так чтобы совсем пустую. На углу стоял невысокого роста человек в застегнутом под самое горло пальто и в фетровой шляпе. Время от времени он тихо прохаживался туда-сюда, сложив за спиной руки, так, словно ждал к назначенному часу девушку.