Судоплатов. — Отдохнешь, или сразу за работу?

— А ты как думаешь? — ворчливо спросил Яков Исаакович.

Павел Анатольевич дружески сжал плечо и повернулся.

— Тогда познакомься — капитан госбезопасности Горянников. Иван Савельевич, это мой старый товарищ, мой наставник — Яков Исаакович Серебрянский.

— Горянников? М-м-м, Тагильское управление? — спросил Яков Исаакович Горянникова.

— Так точно! — ответил капитан, не удивляясь такой осведомленности. — Банда Красилина?

— Она, — подтвердил Серебрянский. — Прогремели вы тогда…

Бывший старший майор и капитан крепко пожали руки. Затем Серебрянский поздоровался с Маклярским, после чего устроился в глубоком кожаном кресле, стоявшем у окна, и сказал:

— Таки говорите — для чего вы меня вытащили?

— Для работы, Яков Исаакович, для работы, — сказал Меркулов. — И за это вон Павлу спасибо скажи, все пороги тут отбил ради тебя.

— Спасибо, Паша.

— Да чего уж, — Судоплатов отмахнулся, — сочтемся. Ты, тут, Яков Исаакович, свежим глазом посмотри, и мнение свое составь. Михаил Борисович, лист под номером двенадцать подай.

Маклярский вынул из папки нужный листок и протянул Серебрянскому. Тот прищурился, вглядываясь в текст. Лицо его в удивлении разгладилось, брови поползли вверх. Он недоверчиво взглянул на сотрудников особой группы, но ничего не сказал, вернулся к тексту.

— Четвертого августа в Старо-Броисово пройдет совещание командующих и начальников штабов вермахта. Будет присутствовать рейсхканцлер Адольф Гитлер, — прочитал вслух Яков Исаакович. — Четырнадцатого августа в Барановичи прилетит рейхсфюрерс СС Г. Гиммлер, после чего проследует в Минск для инспекции концлагерей и гетто для евреев. Посетит картинную галерею и оперный театр Минска.

Серебрянский перевернул лист, проверив — есть ли еще записи, вернулся к тексту, перепроверил прописанные даты, покачал головой, и спросил:

— Откуда это пророчество?

— Это ты, Яков, верно подметил, — хмыкнул Меркулов. — Самое ни на то пророчество.

— Давай, Яков Исаакович, сделаем так, — сказал Судоплатов, беря объемную папку, и подавая её Серебрянскому, — вот тебе документы. Изучай пока, а мы другим делом займемся. Как закончишь, мы на все вопросы ответим. И так, товарищи, продолжаем по юго-западному фронту…

Теперь все эволюции на участке озвучивал Маклярский, остальные отмечали это на карте и отражали в блокнотах. До утра 28 июня обстановка не отличалась от прогноза из тетради, но потом начались расхождения. Танковый корпус под командованием генерала Рябышева нанес удар на Берестечко, и следом на Дубно. Далее корпуса нанесли удар в тыл танковых армий Клейста и Гудериана, после чего оба, посчитав угрозу своим тылам, свои армии развернули и завязалось самое масштабное танковое сражение…

— Имеется записка из штаба фронта, составленная по нашей просьбе, — сказал Павел Анатольевич. — Судя по штабному плану направления ударов не соответствовали, вместо атаки на Радехов, последовал удар на Берестечко. Общее командование осуществлял товарищ Жуков.

— Жуков? — удивился комиссар 3-го ранга. — А Кирпоноса что, отстранили?

— Работал как штабист, а общее командование было на Георгии Константиновиче.

— С чего Жукову брать командование на себя, практически отстраняя командующего фронтом? Впрочем, вышло неплохо, — Меркулов задумался. — Это личная инициатива, работа штаба, или влияние фигуранта?

— Инициатива исходила из восьмого мехкорпуса генерал-лейтенанта Рябышева, — ответил Судоплатов, — Первоначальный план битвы разработан начальником штаба фронта генерал-лейтенантом М. А. Пуркаевым, но план отклонили, как э-э-э… недопустимый. Переработали с ударом на Радехов. Но это стало известно противнику.

— То есть была утечка? — встрепенулся Меркулов.

— Каким образом немцам стали известны планы, еще надо разобраться, — ответил Судоплатов, — это важный вопрос. Однако вернемся к хронологии. После трудного марша, и нескольких боев, вдруг возникает план, похожий на Пуркаевский, но э-э-э, более продуманный. Не от обороны, а с занятием ключевых позиций и удержанием оных. И предлагает его бригадный комиссар Попель.

— Николай Кириллович⁈ — поднял брови Меркулов. — Он же политрук, а не штабист.

— Так точно! Это удивительно. Но план на тот момент перспективный, и был подкреплен добытыми сведениями и пленными, которые подтвердили многое.

— Да-да, было такое, — кивнул комиссар ГБ. — Знатно отличились мужики. Все командование 11-й танковой дивизии в плен взяли.

— И начальника оперативного отдела корпуса, — добавил Ильин.

— Известно, что Рябышев, по настоянию Попеля, передал пакет с планом и пленными Георгию Константиновичу, — сказал Судоплатов. — После чего и завертелось. Я с Жуковым созванивался. Так Георгий Константинович подтвердил на счет комиссара Попеля. Именно он всю диспозицию расписал.

— Хм… — Меркулов побарабанил пальцами по столу, — надо с Николаем Кирилловичем побеседовать. Хороших идей у него последнее время много. Слышали про защиту шифрования при передаче приказов?

— С применением языков народов средней Азии, Кавказа, севера? — хмыкнул Судоплатов. — Слышали. Махорка, тыквы, огурцы… значит, это бригадный комиссар Николай Кириллович Попель придумал. Очень толково — передавать таким образом зашифрованные данные.

— Только нам это не подойдет, — сказал Серебрянский, не отрываясь от изучения документов. — Нелегалы на языках Кавказа, средней Азии и народов севера не говорят.

— Эт-то да! — согласился Судоплатов. — Но для спецгрупп по «Пеплу» заиметь якутов или бурятов надо. Михаил Борисович, сделай запрос в дальневосточное управление.

Маклярский сделал запись в блокноте, а Меркулов спросил:

— По остальным фронтам расхождения имеются?

— Южный фронт мы пока не рассматривали. Но его создали неделю назад. И судя по справке, изменений там практически нет.

— Значит надо побеседовать с Попелем. Там и выясним кто он — фигурант или контактор.

— Или гений, — добавил старший майор.

— Думаю первое или второе, — вновь подал голос Серебрянский. — А перед беседой пусть ваш эксперт, что вот это заключение делал, изучит почерк Николая Кирилловича.

Сотрудники особой группы переглянулись.

— А Яков прав! — сказал Судоплатов. — Вот что значит свежий взгляд! Всеволод Николаевич, надо при особой группе аналитический отдел создать, чтобы подобными вопросами время не занимать.

— Пишите рапорт, создадим. А ты, Яков, включайся в работу. Звание и награды тебе вернут, решение уже имеется.

На это Серебрянский кивнул, не отрываясь от документов. Только спросил:

— Где сейчас бригадный комиссар Попель?

— 8-й корпус выведен в тыл на пополнение. Генерал-лейтенант Рябышев и бригадный комиссар Попель вызваны в Москву. Награждать обоих будут.

— Вот после награждения и поговорим с Николаем Кирилловичем, — сказал Серебрянский и вновь сосредоточился на документах.

— Виктор Николаевич, — повернулся Меркулов к Ильину. — Что ты решил по Бесхребетному и Горохову?

— Беру к себе, — взглянув на Горянникова, ответил майор. — Таких специалистов с опытом нам еще поискать. Пусть для начала инструкторами побудут, а там посмотрим.

— Раз обоих наградили, то и звания подтянуть надо, — добавил Горянников.

— Сержантов обоим.

— Так Горохов и так сержант, — удивился Ильин, — а Бесхребетный бывший сержант.

— Сержантов госбезопасности, — сказал Серебрянский, под смех сотрудников особой группы. — Я так — за. Толковые ребятишки. По тылам как по маслу прошли. И послание донесли в сохранности. И еще… — старший майор госбезопасности Серебрянский Яков Исаакович поднялся и положил на стол папку, — вы хотели мое мнение услышать, как несложно догадаться, по источнику, таки у меня есть, что сказать. Даже не досматривая все документы. Вся информация из грядущего. Это очевидно! Никто. Не может. Столько. Знать. Никто не может так точно спрогнозировать развитие событий во многих местах. Я думаю, все вы имели такие мысли, но не озвучивали. Мне можно. И я не сумасшедший…

* * *

Нега разливалась по телу, и хотелось прилечь на лавку, а то и вовсе на травку, чтобы на солнышке позагорать, не особо беспокоясь, что появятся немецкие самолеты. В Балашихе это маловероятно — от фронта далеко. Однако базу особой группы охранял целый дивизион ПВО, входящий в сеть оповещения по Москве и области.

Семен сидел в беседке, что находилась в десятке метров от бани и в трех от пруда, в одном исподнем и нежился под теплым ветерком. Напарился вволю. Давно хотелось пропотеть в душистом пару и веничком от души по бренному телу пройтись.

И не надо дергаться, осматриваясь каждую секунду по сторонам. Или бежать через бурелом сломя голову, отстреливаясь от вражин. Эх, нервы не к черту! Вот что значит две недели боев и шатаний по дремучим лесам.

Дверь со скрипом распахнулась, и из бани вышел Михаил.

— Эх, хор-ро-шо-о! — потянулся он, жмурясь от удовольствия.

— Хорошо-то, хорошо, когда накатишь, да иш-шо! — отозвался Семен.

Горохов, хохотнул, явно вспомнив их разговор после перехода фронта в заброшенном срубе. Он прошествовал к беседке и сел рядом.

— Да-а-а, — протянул Михаил, — Ленинградского, или Жигулевского бы сейчас кружечку.