– Вы допускаете вольности по отношению к ученицам, – закипая от гнева, проговорила завуч. «За тридцать лет работы в школе еще никто меня так не оскорблял. Ну, я задам этому сопливому щенку», – мрачно думала женщина, пытаясь посмотреть в глаза говорившего.

– Имена, фамилии, где, когда? – быстро спросил Игорь и добавил: – Я не пойму, вы – завуч школы или обыкновенная сплетница? Может быть, вы еще скажете, что я сплю со своими ученицами?

Мясова покраснела от смущения. Она оказалась не готова к такому разговору.

– Я очень люблю спорт, – сказал Кропоткин. – И я хочу, чтобы те, кого учу, тоже полюбили спорт. Это ведь лучше, чем, если школьники будут курить или пить. Не буду скрывать, что мне приятно учить драться. Мне нравится, когда мне улыбаются ученики и ученицы, когда их лица светятся радостью. Мне нравится моя работа. Если вы считаете, что я недостоин звания педагога, то обоснуйте это. Докажите. Поинтеллигентнее нужно работать, Любовь Васильевна.

– Так что, если вы чем-то недовольны, коллеги, – парень повернулся к учителям. – Говорите мне в лицо, а не шепчитесь за спиной. Я не боюсь услышать правду. Есть у кого-то ко мне вопросы? Может, кто-то хочет сказать?

В учительской повисла напряженная тишина, и Игорь, повернувшись к Мясовой, сказал:

– Не настраивайте против меня людей, Любовь Васильевна. НЕ СОВЕТУЮ.

Завуч, услышав в двух последних словах угрозу, напряглась, но Игорь, взяв журнал, молча вышел в коридор.

2

– Уф, – выдохнула Мясова и посмотрела на сидевших.

Кто-то отвернулся, пряча улыбку. Другие делали вид, что ничего не слышали.

Гордо подняв голову, женщина развернулась на каблуках и ушла в свой кабинет.

– Лихо ее Игорь Андреевич отчитал, – проговорила одна из женщин, как только завуч скрылась из вида. – У него были такие глаза, словно он хотел ее раздавить как жука.

– Правильно сделал, что отчитал, – подхватила биологичка. – Пусть в следующий раз думает, где языком трепать. Это ей не на базаре сплетничать. Привыкла обо всех судачить. Только Игоря жалко. Съест его теперь Мясова. Она – злопамятная.

– Мария Ивановна, – строго сказала Доброва. – Попрошу не высказываться. Мы и так знаем о ваших отношениях с завучем.

– Не затыкайте мне рот, Ирина Юльевна, – вдруг возмутилась пожилая женщина. – Что хочу, то и говорю. Все привыкли молчать, а я не хочу. Надоело. Вот вы, как директор, что сделали, чтобы учительская перестала быть местом для сплетен? Ничего. Вы думаете, почему Кропоткин сюда так редко заходит? Да потому, что ему противен наш бабский треп, пересуды и разговоры ни о чем. Как ни зайдешь в учительскую, все время слышишь, кого с кем видели, кто с кем обнимался, а то и хуже. Вы лучше Игорька не трогайте. Он хоть и молодой, да уже жизни с лихвой хлебнул. Вы бы, бабы, на него хоть раз как на человека взглянули, а не как на особь противоположного пола. Что хихикаешь, Верка? Небось, уже не раз думала о том, что там у него между ног? Что глазки прячешь? Ты еще скажи, что за ним из окна не наблюдаешь?

– Что вы разошлись, Марь Иванна? – разозлилась молодая математичка. – Это не ваше дело, куда я смотрю и о чем думаю.

– Конечно, не мое, – усмехнулась вдруг биологичка. – Только вот что я скажу, бабоньки. Будьте поосторожнее с Кропоткиным. Он Чужак для нас, потому что приехал из города. Да он культурнее нас всех вместе взятых. И запомните. Он очень умный и сильный. Не становитесь его врагами. Вот увидите, он сильно изменит нашу жизнь. Когда вы вспомните мои слова, будет поздно.

– Что это с ней? – удивленно переглянулись учителя, когда пожилая женщина вышла из учительской.

– Да что взять со старой девы? – презрительно усмехнулась молодая математичка. – Может, влюбилась в Кропоткина. Может, у нее уже старческий маразм. Давно ее пора выпихнуть на пенсию, чтобы мозги не компостировала. Тоже мне, прорицательница, мать ее…

– Вера Анатольевна, подбирайте выражения! – вдруг резко сказала Доброва, молчаливо стоявшая все это время. – Вы что себе позволяете?! Где вы находитесь?!

Нет, совсем молодежь распустилась. А если бы ученики сюда зашли? Пора срочно принимать меры!

– А все началось с Кропоткина, – проговорила физичка, когда директор ушла.

– Ох, чувствую, это еще только начало, – прошептал кто-то за ее спиной.

1

Она сопротивлялась как могла. Извиваясь, девушка отбивалась от насильника. Тяжелое тело придавило ее к полу, грубые руки рвали одежду. Над юным лицом появилась пьяная самодовольная физиономия, и девушке в лицо дохнули перегаром. Наконец, она, собрав все силы, всю волю, плюнула в это ненавистное лицо, в этот открытый смердящий рот. Короткий удар, и сознание девушки померкло.

Абрамова Света пришла домой в эту субботу поздно вечером. Только-только начался декабрь, а все улицы уже засыпаны снегом. Снег шел и сейчас. Отряхнувшись и сняв пальто, она зашла в дом и… замерла на пороге, почувствовав в воздухе запах спиртного.

– Что же ты стоишь, дочка? – пьяно спросил отчим.

– А где мама? – испуганно спросила она вместо ответа. Уже давно отчим не пил.

– А она пошла к соседям, – пробубнил Абрамов. – Может, ты со мной выпьешь?

– Я не пью…

– А, спортсменка говоришь. Как там… такво…, тыквандо, короче, драться любишь, да? – издевательски вопрошал отчим. – А меня побьешь?

– Папа, ты пьян, – сказала Света и пошла в свою комнату.

Отворив шкаф, она стала снимать с себя футболку и свитер. Вдруг в зеркале увидела отчима. Эдуард Григорьевич стоял с открытым ртом, уставившись на острые груди девушки, прикрытые бюстгальтером.

– А ты похорошела, дочка, – процедил мужчина. Света прикрылась футболкой и сказала тихо:

– Я переодеваюсь. Подожди за дверью.

– Пора сделать то, что я хочу сделать давно, – сказал он и рванул из рук девушки футболку.

– Что ты делаешь? – вскрикнула Абрамова и влепила ему пощечину.

– Ах, ты, б…, – задохнулся от бешенства Абрамов. – Ты на кого руку подняла?!

Короткая пощечина сбила Свету с ног, и девушка, схватившись за щеку, стала подниматься.

– Я тебе сейчас целочку – то собью, сука, – холодно проговорил отчим. – Ты меня молить будешь, чтобы я не останавливался.

– Как бы не так! – взъярилась она и, сжав кулаки, приготовилась защищаться.

– Я лишу тебя невинности, детка, – рассмеялся он, протягивая руки.

– Опоздал, папик, – злорадно улыбнулась Света. – Я уже отдалась любимому мужчине. Ты опоздал…

– Что?! – заорал он и кинулся на нее.

Взревев от острой боли в паху, куда точно ударила девушка, отчим сбил дочь с ног и стал избивать. Абрамова заплакала от боли, но когда отчим сорвал с нее юбку и трусики, она перестала плакать и сказала, как плюнула: