Словом, вы получаете и еще получите справедливое вознаграждение за пятьдесят лет филантропии и честной жизни. Чего вам не хватает? Ну, чего вам бояться? Говорите!

– Кто знает! – вздохнул г-н Жерар. – Неизвестности, дорогой господин Жибасье.

– Вы все о своем? Ладно, не будем больше об этом! Поговорим о другом.

Господин Жерар махнул рукой, словно хотел сказать: «Поговорим о чем вам угодно, лишь бы говорили вы, а я слушал».

Очевидно, Жибасье понял его жест как согласие и продолжал:

– Да, поговорим о чем-нибудь более веселом. Это ведь нетрудно, правда?

– Нет, нетрудно.

– Сегодня вы давали ужин нескольким друзьям, дорогой господин Жерар? Заметьте, я позволяю себе называть вас «дорогой господин Жерар», потому что и вы время от времени зовете меня «дорогим господином Жибасье»… Вот только что вы оказали мне эту честь.

Господин Жерар кивнул.

Жибасье облизнул губы.

– Должно быть, вы задали недурной ужин, а?

– Не хочу хвастать, но думаю, вы правы.

– Я так просто в этом уверен, судя по запахам, доходившим из кухни в переднюю, где я вас дожидался.

– Я сделал все, что мог, – скромно сказал г-н Жерар.

– И ужинали вы в парке, на лужайке? – продолжал Жибасье.

– Да.

– Смотрелось, должно быть, чудесно. Вы за ужином пели?

– Не успели: вы пришли перед самым десертом.

– Да, я свалился среди этой семейной идиллии, словно бомба, как Банко из «Макбета» или командор из «Дон-Жуана».

– И правда, – попытался улыбнуться г-н Жерар.

– Но признайтесь, – продолжал Жибасье, – в этом есть и ваша вина, дорогой господин Жерар.

– То есть, как?

– Ну разумеется! Предположим, вы оказали бы мне честь и пригласили меня вместе с вашими друзьями. Готов поставить один против тысячи, дорогой господин Жерар, что если бы я сидел у вас с самого начала ужина, то к концу его я не пришел бы вам мешать.

– Поверьте, дорогой господин Жибасье, – поспешил сказать г-н Жерар, – я весьма сожалею о своей забывчивости. Но уверяю вас, это произошло ненарочно, и только от вас зависит, чтобы я исправил свою оплошность.

– Нет, ни за что, я очень на вас сердит! – меланхолично возразил Жибасье.

– На меня?

– Да, вы ранили меня в самое сердце. А вы знаете, – продолжал Жибасье, патетическим жестом поднося руку к груди, – сердечные раны смертельны!.. Увы, – прибавил он, переходя от грусти к настоящему страданию, как перед тем перешел от меланхолии к печали. – Снова я обманулся в своей доверчивости, еще одна иллюзия умирает, опять черный лист в книге моей и без того невеселой жизни! О дружба! Непостоянная, легкомысленная дружба, которую лорд Байрон опрометчиво назвал «бескрылой любовью»! Сколько страданий ты мне причинила и еще доставишь в будущем! Правильно сказал странствующий сказительаристократ, автор «Мира как он есть», когда вместо оды или хвалы Дружбе воскликнул с горечью: «Ныне твои алтари, о богиня, не освещает жертвенный огонь! Под сводами твоего храма не звучат гимны твоих рабов! Тебя согнали с насиженного места, и ты бродишь одна, всеми покинутая, жалкая игрушка черни, всех этих ничтожных смертных, утомленных гнусной жадностью!

Среди людей, кичащихся богатством, происхождением, видимым величием, кто обратит внимание на твои крики, кто сжалится над твоей несчастной судьбой, кто придет в твой храм?» Увы, увы, незадачливый Жибасье, как Портланд, герой поэмы, – единственный, кто еще хочет туда войти!

После этой претенциозной цитаты, которую вряд ли сумел по достоинству оценить г-н Жерар, бывший каторжник вынул из кармана желтый платок и сделал вид, что вытирает глаза.

Ванврский филантроп, который не понимал, да и – поспешим прибавить – не мог понять, куда клонит его спутник, поверил, что тот в самом деле взволнован, и стал его утешать и извиняться.

Однако тот продолжал:

– Должно быть, современный мир совсем испортился; когда древний мир приводит, не говоря уж об Ахилле и Патрокле, четыре примера такой дружбы, которая простых смертных превращала в полубогов, нам нечего противопоставить таким образцам, как Геркулес и Пирифой, Орест и Пилад, Эвриал и Нис, Дамон и Пифей. О, мы вернулись в железный век, дорогой господин Жерар!

– Вы, видимо, хотели сказать, что мы подъехали к заставе Анфер, – вмешался кучер, который остановился и подошел к дверце.

– Как? Уже? – удивился Жибасье, спускаясь с небес на землю и с трудом возвращаясь к своему обычному тону. – Мы уже у заставы Анфер? Смотрите-ка! Я и не заметил, как мы добрались. Сколько времени мы провели в пути?

Он вынул часы.

– Час с четвертью, черт возьми! Вот мы и приехали, дорогой господин Жерар!

– Однако мы же не на Иерусалимской улице, как мне кажется, – с беспокойством заметил г-н Жерар.

– А кто вам сказал, что нам нужно на Иерусалимскую улицу? Я вам этого не говорил, – возразил Жибасье.

– Куда же нам нужно? – удивился филантроп.

– Я еду по своим делам, – сообщил бывший каторжник, – а если у вас тоже есть дела, предлагаю вам ими занятьоя.

– Но у меня нет никаких дел в Париже! – изумился г-н Жерар.

– Тем хуже! Если бы у вас было чем заняться сегодня в столице, да еще в этом квартале, вы бы уже оказались на месте.

– Ах так, мэтр Жибасье! – вскинулся г-н Жерар. – Уж не вздумалось ли вам надо мной посмеяться?

– Похоже, что так, мэтр Жерар, – расхохотался каторжник.

– Так господин Жакаль меня не ждет? – взбесился г-н Жерар.

– Не только не ждет, а если вы явитесь к нему в этот час, можете быть уверены, что он приятно удивится.

– Значит, вы меня мистифицировали, дурак вы эдакий! – вскричал г-н Жерар. По мере того как опасность отступала, к нему возвращалась его заносчивость.

– Совершенно верно, честнейший господин Жерар. Теперь мы квиты, или сквитались, как вам больше нравится.

– Я не делал вам ничего плохого, Жибасье! – воскликнул г-н Жерар. – За что же вы сыграли со мной эту злую шутку?

– Вы не делали мне ничего плохого? – возмутился Жибасье. – Он говорит, что не делал мне ничего плохого! Неблагодарный! А о чем мы говорили все время, с тех пор как выехали из Ванвра, если не о черной неблагодарности? Как, забывчивый друг?! Ты даешь на своей ванврской вилле гастрономически-политический раут, приглашаешь на предвыборно-кулинарное собрание своих ближайших знакомых и забываешь о самом нежном своем друге, своем Пирифое, Пиладе, Эвриале, Дамоне, своем втором «я»! Ты о нем забываешь, словно о ночном колпаке, попираешь его ногами, плевать ты хотел на его верность! Да простит тебя Господь! Я же решил сыграть эту шутку, чтобы отомстить тебе за несправедливость. Ты лишил меня ужина, я сделал с тобой то же. Что скажешь?