— Ну если не хочешь, не говори, — убежденно посоветовала Наташа, когда в разговоре наступила пауза.

— Нет, почему. Я не могу больше все это в себе держать. Ты ведь никак не связана со всем этим… И ты моя подруга…

— Конечно, я твоя подруга, — Наташа ласково пригладила ее волосы.

— Это ведь Борис Раевский за девочкой пришел, папаша Софии. Вместе со своей любовницей был… Они не раз так приходили, девчонку забирать… Поэтому я и отпустила ее, с родным-то отцом!

— Но я не понимаю, почему ты не сказала! — воскликнула Наташа. — Ты обязательно должна об этом сказать. Пусть они разберутся! Ведь выходит, что ты сидишь в тюрьме совсем ни за что! Родной отец…

— Я тебе сразу сказала, что я ни в чем не виновата! Я уже хотела сказать, но… Они мне пригрозили.

— Кто? — не поняла Наташа.

— Кто-кто?! Его любовница! Она заявилась ко мне домой с двумя жуткими хмырями. Я не хотела их пускать, но они вломились в квартиру. Она сказала, что если я скажу кому-то хоть слово о том, что они с Борисом забрали девчонку, она убьет моего сына! И у нее были фотографии! Моего сына, моей мамы… Она все, все о нас знала! В какую школу он ходит, адрес мамы, даже какое у сына любимое блюдо! Она сказала, что знает, кто убивает детей. Что этим людям все равно, кого убивать. И если я скажу хоть слово, она отдаст этим людям моего сына!..

— Кошмар какой! Ну а вдруг это пустые угрозы? А если она блефует? — Наташа не могла успокоиться.

— А если нет? На следующий день ко мне на работу явился Раевский. И повторил то же самое, понимаешь, слово в слово! Он сказал, что у него деньги, связи. Его никто ни в чем не обвинит. А моего сына просто раздавят. И еще будут мучить перед смертью! Он меня так напугал… Про деньги и связи — это правда, я ведь все это знаю. Раевский действительно серьезный человек. У него и партийные бонзы, и спецверхушка НКВД в кулаке. На всех есть рычаги. Наверное, компромат. И он все что угодно может сделать!

— Подожди… — Наташа схватилась за голову. — Выходит, Борис Раевский может быть причастен к убийству дочери?

— Не знаю, насколько причастен, но кто убил, знает точно.

— А эта любовница приходила в садик после того, как он пригласил тебя в ресторан?

— Конечно приходила — потом! Появись она раньше, я бы никогда не согласилась бы на его приглашение!

— Значит, перестал прятаться… — задумчиво произнесла Наташа. — Подозреваю, что и к тебе он подкатывал не просто так. Возможно, у них были планы убийства. И они пытались тебя впутать, чтобы ты тоже была замешана и молчала.

— Да, теперь я тоже так думаю! — горячо подтвердила воспитательница.

— Хорошо, но почему ты так уверена, что его любовница тоже серьезный человек? Раевский — да, может быть. Но она?

— Она еще хуже, — Людмила Сергеевна понизила голос до шепота. — Она сотрудница Первого отдела НКВД! Знаешь, что такое первый отдел? Это разведка! Серьезней людей просто не существует!

— Ну откуда ты знаешь? Наболтать можно что угодно, — хмыкнула Наташа.

— Она мне свое удостоверение показала! Я видела его своими глазами!

— Ты запомнила ее имя?

— Конечно. Ее зовут Зинаида Крестовская.

— Так… — На лице Наташи не дрогнул ни один мускул. — Это хорошо, что ты запомнила имя. А двое мужчин, которые были с ней, удостоверения показывали?

— Нет. Они вообще не говорили. Только угрожающе смотрели — и все!

— Знаешь, я считаю, что ты все-таки должна рассказать об этом.

— Ни за что! Лучше умру! — В голосе воспитательницы было отчаяние.

— Хорошо, не нервничай так! А описать эту любовницу ты можешь?

— Высокая, длинные волосы, темно-каштанового цвета, карие глаза… Очень хорошая фигура, с формами. И еще одевается всегда очень элегантно.

Наташа задумалась. Потом произнесла:

— Ладно, давай больше не будем говорить об этом. Я вижу, как ты нервничаешь. Все забудь, давай спать…

На следующее утро, не было еще семи, дверь камеры с грохотом распахнулась:

— Наталья! На выход!

— Куда ее? — с тревогой спросила воспитательница.

— Разговорчики! Поговори тут у меня! — рявкнул охранник. Но потом, понизив голос, произнес: — Велено перевести в другую камеру.

Женщины обменялись тревожными, отчаянными взглядами. Наташу увели. Воспитательница снова осталась одна. В камеру Наташа больше не вернулась.

Медленно, словно ему было сто лет, не меньше, поднимался Борис Раевский по знакомой до боли лестнице своего дома. За эти несколько месяцев из цветущего, пышущего здоровьем красавца-плейбоя он превратился в глубокого старика.

Впервые в жизни у него болело сердце, по ночам его преследовало удушье. От его жизни остались только эти бессонные ночи, в которых черная пустыня тьмы поглощала его с головой.

Все это отразилось и на его внешности. Разбитый, седой, с трясущимися руками, он не смотрел в зеркало — боялся видеть себя. Все мысли исчезли, кроме одной — искупить, хоть как-то искупить свою роковую ошибку, вымолить прощение у одной женщины, которая теперь, по его вине, тоже была мертва, хотя ходила, нет, не ходила — передвигалась по их квартире. Он это видел, когда часами стоял под окнами своего дома. Бывшего дома…. Он хотел лишь одного: вымолить прощение у своей жены, произнести простые слова: виновен, виновен…

Но просить прощения за свою ошибку, за свою роковую вину способен только очень сильный человек, а Борис Раевский никогда не был сильным. Вся его жизнь прошла как пустое марево и сгорела…

Зависимость от чужого мнения, зависимость от лжи, которой покрыл себя, устраивая подлоги и воруя на своей овощной базе, зависимость от женского тела, все равно какого. Зависимость ставить на первый план себя и только себя… Их было так много, этих зависимостей, что постепенно они превратили его в животное. В животное с абсолютно звериными потребностями, среди которых не было места чувствам, которые присущи человеку, — таким чувствам, как внимание, забота, любовь…

Это была его вина. Когда Раевский это понял, то осознал, что отмолить эту вину не хватит никакой жизни. Но он даже не пытался попробовать. Его самоедства и совести так и не хватило на произнесение короткого человеческого слова: «Прости».

Вместо того чтобы попросить прощения, Борис Раевский стал пить. По-черному, выпивал в день бутылку водки. И очень скоро на работе его отправили в отпуск за свой счет.

В пьяном виде Раевский был абсолютно невыносим и неуправляем. Но если раньше он никогда не поднимал руку на свою жену, то теперь он стал ее бить.