Баггейн плотоядно захрипел и опустил голову, уперевшись участком головы между рогами в мой лоб. Я заныла и слезливо застонала, пытаясь вызвать жалость, но он был непреклонен. Он решил все-таки съесть меня. Существо, бывшее когда-то Вадимом, пригнулось ко мне еще теснее.

– Думаю, это оставит хорошее и яркое воспоминание о тебе, пора свершиться задуманному, и я больше не стану делать необдуманных, нелогичных поступков, – ненормально заулыбался он, как сумасшедший. Баггейн припал своей невыносимо горячей пастью к моим маленьким, по сравнению с его, губам. Я широко распахнула глаза, так как мне стало ужасно больно. Такой физической боли я не испытывала никогда прежде. Ни одно падение со скейтборда, ни один перелом, ни одна разбитая голова не шла в сравнение с тем, что я испытывала сейчас. Клыки этого чудища с силой вонзились в мою кожу, и из глубоких ран тут же потекла густая теплая кровь. Кожа баггейна обжигала мою, оставляя настоящие ожоги, которые вспухали нездоровыми язвочками и набухшими волдырями. Я пыталась кричать, но челюсть этого создания сжала всю нижнюю часть моего лица, поэтому я могла издавать лишь истерично громкое спазматичное мычание. Слезы рефлекторно от инфернальной боли катились из глаз и щипали, стекая на раны. Перед глазами стали проноситься лучшие эпизоды из моей жизни, и я готова была уже потерять сознание от болевого шока, как вдруг услышала вдали какой-то шум.

– Соня! – кричал кто-то в мглистой дали. Вдруг раздался какой-то хлопок, больше похожий на выстрел, кто-то грозно и по-звериному зарычал, затем завизжал, как ужаленный пчелой пес, и боль на время отступила. А я просто упала, захлебываясь собственной кровью, теряя сознание от нестерпимой нарастающей ломоты, которая разносилась по всему телу от головы. Кто-то подхватил меня, но я уже ничего не соображала. Разум мой затуманился и помутился. Далее была лишь темень и моя страшная фантазия, в которую я погрузилась долгим и крепким сном.

Я еле-еле разлепила глаза – в них ударил яркий свет. Я лежала в комнате, которая чем-то напоминала мне больничную палату, только здесь было множество аппаратов, компьютеров и прочей техники, но при этом не было ни единого окна. Я с трудом даже смогла найти дверь, которая сильно сливалась с бледно-голубыми стенами, отражающими металлический блеск. На мне была кислородная маска. Ее пластиковые стенки запотевали каждый раз, когда я выдыхала воздух. Рядом со мной пиликал какой-то экран, но мне было слишком тяжело повернуть голову, чтобы увидеть, что это. Я взглянула на свои руки, которые мирно лежали по бокам туловища. На обеих были катетеры, проводящие капельницы. Внезапно дверь загудела, открылась и в помещение подскоками вошла Маришка. На этот раз у нее были заплетены милые косички по бокам головы. Ее задорный энергичный взгляд вселял уверенность. Я хотела было подняться, но мое тело онемело и затекло. Сколько я так лежала?

– С пробуждением, спящая красавица, – улыбнулась она во весь рот. У нее были маленькие кривые зубки, но ее это вовсе не портило, ведь ее извечный образ девочки-непоседы был бы совершенно не тем без этих перекошенных зубов. Я хотела поздороваться с ней, но мне мешала кислородная маска. Я с трудом подняла руку, стараясь не повредить катетер, и аккуратно стянула ее с себя. Казалось, что воздух в комнате гораздо прохладнее и жестче. Я на несколько секунд отвела взгляд в сторону, пытаясь прийти в себя. Только после этого я слабо изрекла:

– Привет, Маришка… Как долго я спала?

– Неделю, – беззаботно промолвила она. Мои глаза стали больше блюдец, и я все же подорвалась, но слабость после долгой комы дала о себе знать.

– Мама! – воскликнула я и опустилась обратно.

– Она здесь, и она в курсе, – ухмыльнулся ребенок, скрестив руки на груди.

– Что?! – искренне удивилась я, одновременно перетрухнув. – Мама тут? Но как?

– Ее нашел Артем. Он сказал, что ей будет полезно знать, что ее дочурка водит дружбу с баггейнами, – иронично фыркнула она, не скрывая своего предвзятого отношения.

Меня затрясло от волнения. Господи, что же подумала мама? Она же, наверное, жутко беспокоилась, ведь я подвела ее. Я скрыла от нее столько важного, столько опасного. Я могла погибнуть и оставить ее одну, о чем я только думала?! Она не пережила бы такого! Я ее единственная дочь, и она любит меня больше жизни. Как я только посмела подумать о том, чтобы лишить ее самого дорогого? Но я руководствовалась благородными целями, я хотела обезопасить ее от возмездия баггейнов. Хоть эти твари и боятся ведьм, все же против всех она бы не справилась, а полагаться на бабушку Катарину – слишком непредсказуемая и авантюрная затея, ведь она тот еще крепкий и своевольный орешек.

– Маришка, позови мою маму, будь другом! – чуть ли не взмолилась я. Она с секунду поглядела мне прямо в глаза, и поверьте мне, это не был взгляд ребенка. Я бы назвала такие глаза глазами истинного и бесстрастного охотника, умудренного опытом, причем весьма горьким. Казалось, что эта девочка пережила много зла, несмотря на ее юный возраст, а ее прозорливость – всего лишь маска, чтобы скрыться от надоедливых косых взглядов. Непонятая душа эта Маришка.

– Ладно, – снисходительно согласилась она, словно сделала мне огромное одолжение. Я спокойно вздохнула и на время расслабилась, но недолгим было это умиротворение. Вскоре в светлой комнате появилась моя мама, а за ней вошел Артем. Лица обоих были просто каменными и непроницаемыми, словно они шли выносить приговор смертнику. Оба молчали. Я тревожно оглядела их. Артем скрестил руки на груди и уставился на меня испытующим прямым взглядом, встав неподалеку. Мама же стояла и явно очень злилась. Никогда не видела ее рассерженной, до прошлого года, разумеется… А все эти баггейны. Она медленно подошла к моей койке, смотря на меня так, будто я совершила мировое предательство.

– Мама, я хотела всего лишь… – начала заискивающе оправдываться я, но она и слова не дала мне сказать и влепила сильную хлесткую пощечину. У меня даже голова развернулась на сто восемьдесят градусов. Этого я никак не ожидала. Я ошарашенно глядела в противоположную сторону, не решаясь посмотреть на нее вновь. Я слышала, как свирепо и грузно дышит мама, словно сдерживая в себе какой-то непреодолимый гнев, который накатил на нее.

– Ты мне обещала, что будешь держаться подальше от всяких опасностей! Тем более от этих грязных отвратительных тварей! – закричала она так, что задрожали стены; затем повисла гробовая тишина, но вскоре она продолжила, не сбавляя оборотов. – Разве я тебя не предупреждала, София?! Какого черта ты водишься с этим подземным отродьем?! Моли Господа, чтобы бабушка Катарина об этом не прознала! Не дай Бог, духи ей нашепчут, что ее внучка тискается с баггейнами! Она же перебьет всех и вся на своем пути, никого не пожалеет, даже нас! Ты, видимо, очень плохо знаешь о ее свирепости и о ее мощи, Соня… ты ведь могла погибнуть… он чуть голову тебе не откусил…

Тут мама обмякла, упала коленями на пол, а грудью на край моей постели и устало заплакала. Я медленно повернула голову. В глазах у меня тоже застыли слезы, так как мне было очень стыдно перед ней. Я невообразимо подвела ее. Она чуть рассудка не лишилась, наверное. Было не передать словами, как мне жаль.