– Ты не знаешь?

Сума села. Я видела ее при свете луны, проникавшем в хижину.

– Извини. Нет, не знаю.

Она как будто прислушивалась к нгоме – барабан продолжал стучать.

– Они выполняют ритуал вызывания дождя. Бабу уже принес свои особенные камни, которые падают только во время особенных дождей. Он не делал этого пять лет. Я боялась, что мужчины моего клана убьют его за бездействие.

– Убьют?

– Так много наших ваганга ва пепо погибли, когда убивали колдунов. Когда в тысяча восьмисотых годах пришли немцы, они, не понимая, называли наших лекарей колдунами. Потом, в тысяча девятьсот двадцать втором году, британский указ о колдовстве запретил ваганга ва пепо заниматься лечением. Согласно этому закону все, что они могли делать, – это призывать дождь. Даже сегодня то, что Бабу не призывал дождя, было для нас очень серьезным. Я так боялась за него. Естественно, миссионеры против любой уганга, потому что они не понимают африканской жизни… Не понимают, что есть европейские болезни и африканские болезни, которые может вылечить только ваганга.

Раньше казалось неуместным задавать Суме личные вопросы, но теперь я не смогла удержаться:

– Где ты научилась английскому, Сума?

– В Лондоне. Мои родители взяли меня туда, когда я была ребенком. Там случился пожар, и они погибли. Бабу послал за мной и вырастил меня здесь.

– Мне так жаль.

– На самом деле они не мертвы, – сказала она.

Я подумала про зомби, но не сказала этого вслух. Я знала, что она имеет в виду – их духи остались с ней. Само мое присутствие здесь, не говоря уж о том, что я чувствовала, танцуя и подпевая, было необъяснимым.

– Ты скучаешь по Лондону?

Сума посмотрела на небо.

– Нет.

Она легла и так притихла, что мне подумалось – она уснула. Но, когда я повернулась на бок, Сума заговорила снова:

– Не только в Удугу носят одежду из секонд-хенда, Биби Мэгги. Ее носят по всей Африке. Богатые страны собирают использованную одежду и посылают ее бедным странам тюками. До тысячи предметов в каждом тюке.

Она наверняка ошибалась.

– Этим занимаются правительства?

– Международные агентства по переработке отходов. Оптовые торговцы импортируют тюки. По большей части эти торговцы – индийцы и пакистанцы, потому что у нас, африканцев, нет таких капиталов. Африканские посредники покупают тюки в кредит, не открывая их, а потом продают отдельные предметы одежды розничным торговцам, которые перепродают их в городских лавочках и на сельских рынках. В Удугу одежда попадает из города Мбея. Костюм Ватенде мог принадлежать кому-нибудь из твоих соседей.

– Но разве твой наряд – не африканский?

– Да, но большинство мужчин не хотят больше носить нашу одежду. Они не хотят выглядеть отсталыми и слабыми. Они хотят одеваться, как наши… как наши завоеватели.

Она употребила правильное слово.

– Давным-давно, – продолжала Сума, – прадедушка Ватенде был вождем вроде Калулу, который высушил реку. Его деревня была не такая, как эта. То был окруженный палисадом форт. Когда на него нападали, земледельцы укрывались за палисадом. У него было много руга-руга.

– Что за руга-руга?

– Ты бы назвала их пажами. Мальчики без семей, которых растили при королевских дворах и учили хранить верность вождю. Вот только руга-руга были воинами.

– Так вот откуда Кони [96]в Уганде почерпнул свои идеи?

Сума не ответила, и я снова задумалась – не оскорбила ли я ее.

– В те дни все вожди имели руга-руга.

Я сменила тему разговора:

– А что случилось с предком Ватенде?

– Сперва пришли миссионеры, потом немцы в тысяча восемьсот тридцать девятом году, потом – британцы. Как и Калулу, прадедушка Ватенде и его дедушка были побеждены и убиты.

Я покачала головой:

– Не понимаю, почему тогда он хочет одеваться на западный манер.

– Я думала об этом. Может, это своего рода травматические узы, вроде вашего так называемого стокгольмского синдрома [97]. Только наша военная дубинка напоминает Ватенде, что его предки были вождями и воинами.

Если все так и было, Ватенде стоило пожалеть.

– Я видела фотографии масаев. Они не носят западной одежды.

– Они сражались за свой путь в жизни и победили, но у них отобрали землю и запретили им охотиться на львов, кроме тех, которые убивают их скот. Вскоре все масаи станут аттракционом для туристов.

В голосе Сумы звучали покорность и смирение.

Африки, о которой я мечтала, в том виде, в каком она была раньше, больше не существовало. Я слышала, как женщины поют песню, которой научили их миссионеры: «Господь добр. Мунгу юй мвема, юй мвема, юй мвема».

Полная горя и бесполезного отрицания, я уснула под отдаленные звуки грома, перекатывающиеся в небе.

Это не был маленький четырехцилиндровый самолетик. «FSX Сессна-Гранд-208» вырулил на прорезающую африканскую равнину взлетную полосу. Впереди были заросли кустарника, позади – высокие сосны аэропорта, смахивавшие на перевернутые вверх тормашками кипарисы. Кевин ван дер Линден раздобыл для перелета правительственный восьмиместный самолет.

– Я предпочитаю не летать на самолетах с единственным пропеллером, – проворчала Зения Полу Джозефу, когда они поднялись по маленькому трапу, прикрепленному к внутренней стороне пассажирской двери. Открой дверь – и появится лестница.

– Это турбовинтовой самолет, реактивный, – успокоил Пол.