Все свои вещи я нашла в комнате напротив. В той, где мы нашли обратную сторону камина. Она была меньше, с ободранными от старых обоев стенами и с надежным потолком. В ней было чисто и по-своему уютно, мамин почерк я узнала сразу.

Я написала ей длинное сообщение с искренней благодарностью, и мое настроение немного улучшилось. Я слонялась по квартире и не знала, чем заняться. Я поиграла с животными, покормила их и залегла в кровать читать. Я собиралась прокрастинировать и страдать, раз уж такое настроение сегодня. В любом случае в таком упадке от меня никакого толка.

Вечером пришел Дима меня проведать. Я заварила чай и нудно рассказала про показатели здоровья. Он смотрел на меня с непониманием. Я не сразу сообразила, что он же не знает о моей вялой части. И никогда не видел, как я впадаю в анабиоз грусти.

– Не нравится мне твоё настроение. Ты с чего расклеилась?

– От черепно-мозговой травмы. Меня настигли сомнения, по зубам ли мне эта квартира. Я не хочу с ума сойти, как Борис со своим домом.

– Поздно тебя сомнения настигли. У тебя все получится, не сомневайся. А чтоб ты немного отвлеклась, я приготовил для тебя сюрприз.

– Спасибо, Дима, ты такой милый. Но мне сейчас не до сюрпризов.

– И что, не поедешь со мной Александра Сергеевича спасать?

– А ты коварный человек, быстро ты разобрался, чем мне голову вскружить. Поеду. Где ты его нашел?

– В ночлежке на Боровой. Пока тебя не было, я ходил, спрашивал и нашел. Предлагаю, если ты хорошо себя чувствуешь, прогуляться. Он приходит туда поесть, иногда ночует.

– Матерь Божья, как тут устоять? – говорю я, и мое настроение вмиг меняется.

Впереди замаячил поход к бездомным и интересная беседа, и от хандры не осталось следа.

– Если ты согласна, я пойду переодену куртку. В форме меньше вопросов у окружающих.

Я быстро собралась, и мы двинулись. Мы шли молча, каждый погрузился в свои мысли. Стемнело и похолодало. Я думала о бездомных. Если бы меня жизнь выкинула на улицу, я б смогла вернуться к нормальной жизни? Раньше я думала, что со мной уже произошло самое страшное в жизни, и это развод. А сегодня я воспринимаю его как пинок в новую увлекательную жизнь. Может, улица – это тоже своего рода испытание, которое можно пройти и жить дальше, лучше прежнего?

– Что заставляет человека сдаться и перестать бороться за свою жизнь?

– Стыд, вина, неспособность просить помощи. Да мало ли что. Отсутствие поддержки близких, например.

– Я сейчас чувствую, как иду причинять добро человеку, который меня об этом не просил.

– А ты об этом не думай. Ты ему жизнь спасла и хочешь задать вопросы.

– Вдруг он меня к чертовой матери пошлет с моими вопросами? Да еще и проклянет за то, что не дала ему умереть?

– Оля, тебя очень не просто послать. Ты упрямая и целеустремленная, если тебе что-то нужно. Ты его спасала для себя. Насколько я тебя понимаю. Это ты не можешь пройти мимо и тебе до всего есть дело.

– Ты тоже считаешь меня чокнутой?

– Нет. Я считаю тебя очень необычной и интересной девушкой, которая обладает большим сердцем и повышенной чувствительностью. Я тебе уже говорил, что думаю. Иди в волонтеры или социальные службы, сможешь помогать тем, кто этого просит.

– Я подумаю.

Я раньше никогда не бывала в подобных местах. Поэтому подойдя к решетке с табличкой, я была удивлена самим видом этого места. В моем представлении это должен был быть обязательно подвал, мрачные ободранные стены и стойкий запах алкоголя и немытых тел. Белое одноэтажное здание вошло в диссонанс с моим воображением.

Я осталась стоять на улице у входа, а Дима ушел проверять, там ли Александр Сергеевич. Мимо меня проходили люди, а я вглядывалась в их лица и боялась не узнать своего спасенного. Я видела его один раз при плохом освещении, всего в крови и в основном без сознания.

Но я его узнала. Он шел один и выделялся прямой спиной и уверенной походкой. Еще не видя его лица, я заметила густую белую бороду и серый шарф, намотанный на шею.

– Александр Сергеевич, здравствуйте! – кинулась я к нему навстречу.

Он от неожиданности сначала вздрогнул, а потом расплылся в широкой улыбке.

– Моя спасительница! – произнёс он и сделал витиеватый то ли поклон, то ли реверанс.

– Оля! Я не успела представиться. И вы стремительно покинули больницу. Мы приходили вас навестить.

Неловкое молчание повисает в воздухе. Я так много хочу ему сказать, но не знаю, с чего начать, и боюсь испугать. Я боюсь, что он от меня убежит. Но Александр Сергеевич никуда не собирается бежать. Он стоит напротив меня, улыбается и явно мне рад.

– Не думал своей скромной персоной вызвать столько любопытства у столь молодой дамы. В прежние годы мне случалось иметь успех, но не столь быстрый. И чтоб меня искали? Не припомню. Чем я заслужил внимание прекрасной незнакомки?

Пока я думаю, как сформулировать ответ на вопрос, появляется Дима.

– Дима, Рыбкин. Ваш некогда сосед со второго этажа. Вы вряд ли меня помните, – говорит он и протягивает руку Александру Сергеевичу.

– Не помню.

– А пойдемте в кафе, я по дороге видела. Я задам вам несколько вопросов касательно моей квартиры и в знак благодарности угощу вас ужином, который вы по моей вине сейчас пропустите, – быстро предлагаю я Александру Сергеевичу и, пока он не успел отказаться, продолжаю. – Мне очень нужно узнать. Пожалуйста!

И он соглашается. Я вижу, что ему ужасно неудобно, и молю бога, чтоб он не передумал. Мы идем в ближайшее кафе, которое я заметила по дороге. Некоторое время требуется, чтоб заказать еду и напитки. Я вижу, как косится на нас молодая официантка, не нужно много опыта, чтоб понять род деятельности Александра Сергеевича. Но Дима в форме, а значит, вопросы нам задавать никто не осмелится.

Я заказываю кучу еды и сама тоже ем. Я не хочу, чтоб мой собеседник чувствовал себя неловко, и жадно поглощаю пищу. Мне больно смотреть, как человек в возрасте голодает. А то, что он голодает, я понимаю, едва он начинает есть.

Странные чувства внутри меня. Я сама себя не понимаю. Чувство радости, оттого что я так быстро его нашла, сменилось грустью. Нужна ли ему ещё моя помощь, или мне стоит задать свои вопросы и уйти?

– Расскажите мне про Графиню, пожалуйста.

– Что вам интересно?

– Говорят, у нее были сокровища, это правда?

– Я прожил с ней в соседних комнатах двадцать три года – с начала восьмидесятых и до две тысячи третьего. Сначала я был молод и увлечен собой и искусством. Ольга Петровна была приветливой соседкой, но держала дистанцию одним взглядом. Она была вне круга моих интересов, хотя случались у нас разговоры на кухне о политике. Как женщина голубых кровей, она презирала советскую власть, была всесторонне образована, начитанна и имела свой взгляд на культуру и искусство. Она свободно говорила на трех языках – английском, испанском и французском – и до библиотеки успела поработать с иностранными туристами. Про её сокровища поговаривали, но никто так ничего и не заметил.