тоже действительно покинула резиденцию, либо, что было вероятнее, вся переместилась внутрь здания. Когда Хорнет оказался рядом, никто по-прежнему не появился.

— Ну что. Будем разделяться?

Я качнул головой.

— Ты забыл, что происходит в кино, когда друзья разделяются?

— Нет.

— Вот именно. Тем более если их там целая толпа, вдвоем будет проще справиться. Если мы справимся.

— Справимся, — напарник взял поудобнее точно такой же автомат без приклада, какой был у меня. — Пойдем. Найдем сукина сына.

Внутрь попали через небольшое окно, ведущее в широкую, ванную комнату. Очевидно, Мейгбун не слишком беспокоился за свою жизнь, раз попасть на территорию резиденции и в саму резиденцию оказалось так просто. Внутри было тихо и пусто. Дверь была заперта.

Подойдя к ней, Хорнет прижался к ней ухом. Показал, что ни одного звука не слышно. Я кивнул. Напарник открыл дверь.

Фразу "Богато жить не запретишь", очевидно, придумали, вспоминая Иокира Мейгбуна. Нужно ли рассказывать, насколько шикарной была резиденция? Не знаю. Если человек может себе представить итальянскую виллу изнутри, или хотя бы американскую, ту самую, что стоит на холмах, то он сразу поймет, каково там.

Широкие и гладкие лестницы белого цвета, ведущие вниз и вверх, огромные стеклянные окна, из которых открывался отличный вид на раскинувшийся город внизу. Такое убранство доступно либо тем, кто вкалывал на это не щадя ни себя, ни собственного времени, либо тем, кто думает, что он лучше всех остальных, а потому может играть грязно. Иокир Мейгбун был из вторых. Так, по-крайней мере, думал я.

Вот только где он сам?

Хорнет с автоматом наготове осмотрелся по сторонам. Затем посмотрел на меня. На немой вопрос "А где же охрана?" я и сам не знал ответа. Это было очень странно. А еще более странно…

Я замер, почувствовав, как леденеют ноги, а ладони начинают потеть. Камера — камера, показывающая изображение в живую, штука, доступная также далеко не всем, нацелилась на нас с Хорнетом, помигивая своим красным, почти что кровавым глазком. А потом рвануло.

Не знаю, сколько прошло времени, как я пришел в себя. Не знаю, терял ли я сознание на самом деле. Понимал лишь одно: на голове есть что-то горячее и мокрое, и, очевидно, этим горячим и мокрым была кровь. А еще лежать, прижатым кусками бетона к полу, было просто отвратительно и невыносимо больно. Не было никакой речи о том, чтобы сдвинуть куски самому. Пыль, медленно оседающая на нас с Хорнетом, которого прибило точно также, никак не могла улечься, медленно оседая на нас. Тут я заметил, что вилла потеряла часть крыши. Синее небо виднелось в отверстие, оставшееся после взрыва.

— Парни, — раздался усталый голос. — Я понимаю, что я оплот мужественности и сексуальности. Правда, — Мейгбун появился из облака пыли. Нацист был полностью экипирован, точно также, как и в прошлые разы. Монтировка виднелась из-за серебряного волка на плече. — Но вам не кажется, что наши встречи стали чем-то скучным и банальным? Какой раз я уже даю вам просраться, м? Какой раз вы валяетесь после взрыва на полу, не в силах сопротивляться мне?

— Я бы так не сказал, — ответил я, чувствуя, как осколок бетона давит на грудь. — Как твоя морда, кстати? Зажила? Когда я бил, складывалось чувство, что она уже не заживет, до того это было легко.

Мейгбун посмотрел на меня. Затем подошел ближе и поставил ногу в берце на на кусок, придавивший меня к земле. Я выдохнул, ощущая, как заканчивается воздух.

— Ты не представляешь, как сильно надоел мне, — сказал нацист. Затем помолчал.

— Бьет, значит любит, — попытался хохотнуть Хорнет, точно также лежа рядышком. — Может, он тебе и надоел, но факт фактом, — он набрал побольше воздуха в легкие. — Ты не такая уж неприступная сучка, какой хочешь казаться.

— А почему ты рядом с ним постоянно тусуешься? — поднял брови нацист. — Вы, ребята, часом не пидоры? А то в моей идеологии, их, знаете ли, не любят.

— Катись к черту, — сказал я. — Вместе со своей идеологией.

Нацист посмотрел на меня. Помолчал, а затем вытащил короткоствольный револьвер, тот самый, из которого выстрелил мне в бок.

— Покачусь. Но сначала вас к нему отправлю. Славно поиграли, ребятишки.

Последние слова, которые он все же успел договорить, практически растворились в странном и неожиданно появившемся шуме. Мы все замерли, стараясь не дышать. Мейгбун нахмурился, глянув на нас обоих из-под светлых бровей. Поняв, что это за шум, я открыл от изумления рот.

Вертушка. Звук лопастей, раздававшихся все ближе и ближе.

— Вы действительно вздумали атаковать Италию? — потрясенно выдохнул Мейгбун.

— Это не наш вер… — Хорнет закончить предложение не успел. Неожиданно пространство вокруг заполнили люди, одетые в неизвестное нам обмундирование. На черных бронежилетах имелись красные значки, образующие странные красные линии. Я нахмурился, попытавшись вспомнить, где я их видел. Шум вертолета раздавался все ближе.

— Иокир Мейгбун, — крикнул один из военных. — Вы обвиняетесь в бесчисленном количестве преступлений против всего мира и государства Малайзия в частности. Вы арестованы. Немедленно опустите оружия.

— Малайцы, — снова выдохнул Мейгбун. — Вы хоть знаете, кто я такой?

— Безусловно. Опустите оружие, или мы будем вынуждены вас обездвижить.

Военные свою угрозу выполнили. Когда нацист резко поднял револьвер, в помещении грохнуло, хотя звук от выстрела из-за приблизившегося вертолета почти не было слышно. Нацист вскрикнул и упал на пол.

— Заберите его, — сказал единственный говоривший. — Рану обработаете в вертушке.

— Сукины ублюдки, — зарычал Мейгбун, когда двое солдат поволокли его прочь из резиденции. — Я вас всех поубиваю к чертям!

— Стойте! — крикнул я. — Он нам должен!

Тут, по всей видимости, командир малайцев, заметил нас с Хорнетом.

— А вы еще кто такие?

— Мы из НРГ, — хрипло сказал Хорнет.

— Ах, из НРГ, — мужчина снял шлем. Выглядел он как вылитый Пабло Эскобар. — Тоже свора дебилов, не иначе. Ну, хорошо. Хорошо. Поедете с нами.

— Вы отдадите нам Мейгбуна?

— Что? — "Пабло" рассмеялся. — Нет, ребята. Иокир Мейгбун теперь будет сидеть в малайской тюрьме. И вы, кстати, тоже. Надеюсь, вы успели насладиться красотами Италии? Эй, парни! Вытащите их. Это будет знатная веселуха.

Глава 11. Грусть и свет

Книги нужны, чтобы напомнить человеку, что его оригинальные мысли не так уж новы.

Авраам Линкольн, Президент США и Герой Американского Народа

Следующие несколько недель прошли достаточно спокойно. После того, как у Зои случился припадок, когда мы вернулись из путешествия, никаких признаков болезни у нее больше не случалось. Ни головной боли, ни температуры, ни кашля. Никакого насморка и давления. Все было хорошо, но это и пугало