Любил? Я качаю головой. Как же я не заметила? Я видела, что Айзек интересуется мной, и это было приятно – видеть, что на тебя так смотрят. Но не более того. Та ночь была импульсивным поступком, реакцией на все обиды и недомолвки, накопившиеся в отношениях с Ником, которые развивались в тени Айлы.

– Прости, я не знала о твоих чувствах. Ты почти никогда не спрашивал о Джейкобе.

– И тебя это устраивало.

– Не стану отрицать. Но сказать ему правду ты тоже не предлагал.

– Ты сама этого не хотела. Все, что я сделал, – ради тебя, Сара.

– Ради меня? – изумленно смеюсь я. – Рассказать Джейкобу, что ты его отец, – это тоже ради меня?

– Я не собирался. Просто… он как будто хотел поговорить. Джейкоб выглядел… – Айзек подыскивает нужное слово, – потерянным. Он выглядел потерянным. Словно не в силах себя понять. И я подумал, что если скажу ему…

– Чего ты ожидал? Ты не оставил Джейкобу выбора. Для него это было уже слишком, вот он и прыгнул. А ты… ты оставил его там.

– Я часами его искал!

– Надо было вызвать спасателей. И сказать нам.

– Я хотел защитить тебя…

– Нет! Ты защищал себя, иначе полицейские узнали бы, что именно ты последним видел Джейкоба. Кто подтвердит, что он сам прыгнул? Может, ты его столкнул?

– Тебе не стыдно такое предполагать? – Айзек смотрит на меня с отвращением. – Я не хотел, чтобы Джейкоб вот так все узнал. И Ник тоже.

– Тогда какого черта ты оставил мне записку?

– Какую еще записку? – хмурится Айзек.

– Вот эту! – Я достаю бумажку из кармана и швыряю на стол. – Вот эту чертову записку!

Айзек внимательно рассматривает написанное, потирая шею.

Сара!

Нам надо СРОЧНО поговорить о Джейкобе. Я все объясню! Прости меня.

Айзек

Дочитав, Айзек ловит мой взгляд и растерянно произносит:

– Сара, я этого не писал.

День восьмой, 7:00

Ноги сами несут меня к дому. Пижамные штаны волочатся по песку, оставляя едва заметный след. Кто же? Кто оставил у нашего порога записку от имени Айзека?

От усталости жжет глаза, и все вокруг кажется ослепительно белым и нереальным, как будто я не спала уже несколько дней. Стоя на террасе, я прижимаюсь ладонями к деревянным стенам дома, заглядываю в окно. Ник в дальнем углу – склонился над столом, плечи подрагивают. Я с ужасом понимаю, что он плачет. Лицо исказилось, рот открыт, видны зубы. Я осторожно захожу внутрь.

– Ник…

«Сейчас как рявкнет», – думаю я, но он не двигается с места, даже голову не поднимает. С его губ срывается лишь пугающе сдавленный стон.

Я грузно опускаюсь на краешек несобранного дивана и подпираю лоб руками.

Ник сползает вдоль стены на пол, пуговицы на задних карманах его шорт постукивают о стену.

– Столько лет, – дрогнувшим голосом говорит Ник и, откашлявшись, продолжает: – Столько лет ты подозревала меня в измене.

Я бросаю на него взгляд. Ник сидит на полу, вытянув ноги и глядя в потолок. По колючим от щетины щекам текут слезы.

– А сама оказалась обманщицей.

– Знаю… знаю… мне ужасно стыдно. Мы еще не были женаты, и я…

– Я не об этом, – перебивает Ник, наконец повернув голову в мою сторону. Глаза у него тусклые и какие-то пустые. – Ты обманула меня, заставив поверить, что Джейкоб мой сын.

Так и есть. От его слов у меня сжимаются зубы, и я прикусываю щеку.

– Ты хоть представляешь, каково было Джейкобу услышать все это от Айзека – на лодке, посреди ночи? Я вот представляю, Сара. Мой мир перевернулся, полетел к чертям. Я измучен и сбит с толку, а виновата та, кого я вроде как должен любить больше всего на свете.

Рот наполняет металлический привкус крови. Зубы впиваются в мягкую плоть.

– Еще бы Джейкоб не спрыгнул. От такого захочешь убежать, будь ты хоть в ста километрах от берега.

Я гляжу на верхний уровень, на кровать Джейкоба, где его по-прежнему ждут матрас, одеяло и взбитые подушки. Простыня все еще хранит его запах.

– Это же наш мальчик, Сара. Наш мальчик. Как ты могла такое допустить?

Я уже на пределе и готова взорваться.

– Он вполне мог добраться до пляжа. Почему нет? Айзек говорит, стоял штиль, течение было слабым. Джейкоб отлично плавает.

– На его месте я бы засомневался, стоит ли вообще куда-то плыть.

– Господи, Ник! Перестань, прошу тебя!

– Сара, прошло восемь дней, восемь гребаных дней! Где же он, по-твоему? Почему Джейкоба никто даже не видел?

– Может, он не захотел возвращаться домой и убежал. Ему нужно время. Все будет хорошо, Ник. Все будет хорошо.

Ник смотрит на меня, словно я ему совсем чужая.

– Хорошо уже никогда не будет.

Проходит час, а может, и два. Мы то говорим, то молчим. Я то и дело ставлю чайник на огонь. Аппетита нет. Я думала, Ник захочет уйти, но он остается. Задает вопросы. Тихо плачет, сжав пальцами переносицу. Просит позвонить констеблям. Я рассказываю все Эвансу, а Ник слушает, крепко вцепившись руками в стул, на котором сидит.

Я переодеваюсь в джинсы. Чищу зубы. Выпиваю бокал вина. Ничего не помогает.

– Ты собиралась когда-нибудь сказать мне про Айзека? – спрашивает Ник уже днем. Глаза у него покраснели и немного опухли.

– Нет, вряд ли.

– Почему?

– Потому что для меня отец Джейкоба ты. Вы любите друг друга, вы нужны друг другу. – Закрыв глаза, я вспоминаю, как малыш впервые зашевелился внутри меня, и Ник теплой ладонью накрыл мой живот. – Больше всего на свете я хотела, чтобы Джейкоб был твоим сыном.

Ник внимательно приглядывается ко мне, будто стараясь понять, кто же я такая на самом деле.

– И когда ты точно поняла?

Я шумно сглатываю.

– После тех анализов на фертильность.

– Ты же тогда сказала, что все в порядке, – настороженно говорит Ник.

– Да, только вот, согласно анализам, сперма оказалась… низкого качества.

Ник изумленно смотрит на меня, качая головой.

– Боже, ты и здесь меня обманула! Невероятно!

– Мне очень…

– Не надо! – Ник встает. – Помолчи. Просто помолчи.

Я прижимаю ладони ко рту, больно надавливая костяшками.

– А как Айзек узнал, что он отец? Ты ему рассказала про результаты анализов?