– Как?.. Мм, давай подумаем, – сказала она. – Я бы рассказала о том парне, которого встречала каждый день после уроков. Он сидел на спинке скамейки у небольшой детской площадки. Каждый день я проходила через эту площадку, пытаясь не столкнуться с чокнутыми юнцами, и что-то влекло меня к парню, который там сидел и читал свою огромную книгу.

– Это была антология Филипа Кей Дика. Я был очень умным мальчиком.

– Я знаю. Я бы рассказала, как один раз села рядом с ним и завязала разговор о чувствах.

– Это я завязал с тобой разговор о чувствах.

– Может, ты и заговорил со мной первым, но для начала я просидела минут десять рядом с тобой и прождала. Я специально села слева от тебя, чтобы ты видел мой профиль справа. Он более красивый.

– Нет, это я завязал с тобой разговор о чувствах. Мы встречались и до этого. Ты подошла, когда я сидел с друзьями на школьной перемене, и сказала, что я смешной.

– Просто так подошла и сказала? Не помню такого. – Отлично, мы не совпадаем ни в чем.

– Не просто так. Я действительно всех смешил.

– Ну вот, это я первая завела разговор о чувствах.

– Нет, нет, нет. – Я замотал головой. – Ты просто заговорила со мной. А я садился на скамейку по дороге к дому и читал.

– Каждый день?

– Часто.

– И много ты успел прочитать в той книге?

– Не прочел ни слова.

Она права, конечно. Ее профиль справа действительно был более красивый.

– Я могла бы рассказать о том, какую фразу ты сказал мне первой, когда мы встретились. Ты это хотел услышать, да? Это было: «Эта скамейка занята. Хочешь сесть?» – таким глубоким голосом, голосом мальчика, который хочет показаться мужчиной.

– Я пытался быть вежливым.

– Или рассказала бы о нашем первом поцелуе, который случился через несколько лет после этого, когда я снова стала встречаться с тем парнем…

– Мило, что ты до сих пор называешь его парнем. – И это был второй поцелуй, но, впрочем, кто там будет считать…

– …Тот поцелуй был таким нежным, что я чуть не расплакалась от счастья. И естественно, если я расскажу об этом, то надо рассказать и о том, как после этого он залился истерическим смехом и не мог остановиться минут пятнадцать.

– Ну что, я был рад.

– Ты был просто в шоке, что это произошло. Ты не знал, как реагировать, и стал икать и хихикать – и не мог с этим справиться. Это было мило.

– Спасибо.

– В первые тридцать секунд.

В мою пользу можно сказать, что она не проронила ни слова за все то время, что я смеялся, пока мы не дошли до дома и не стали смотреть телевизор. Минут двадцать дороги в смущенном молчании. Уж лучше было смеяться.

– Или может, о том вечере, когда этот парень так напился, что все время танцевал с другой девушкой?

– Принцип я понял.

– А, и еще вот это романтичное письмо, которое я так и не прочитала, потому что он решил вручить мне его, чтобы отметить четыре месяца наших отношений, когда мы плавали по Яркону[39], – и уронил его в воду.

– Ладно, ладно.

– Еще невозможно не вспомнить, как я заснула на солнце, а он, вместо того чтобы разбудить, сидел и рисовал меня часа полтора…

– Эй, я думал, что это будет романтично!

– И правда… Ну и видок у меня был, пока вся кожа не облезла, – улыбнулась она. – Или я рассказала бы, как ты сидел рядом со мной, стараясь не дотронуться до меня, пока мы смотрели боевик, как будто если дотронешься, то приклеишься…

– Ты была в теле Идо, боже мой. Как я могу тискаться с Идо в кино?

– Потому что это же была я, блин. Мы же говорили об этом. Родители Гилы были против, чтобы они с Идо встречались, поэтому я обменялась с ним, и он встречался с ней в моем теле.

– Для меня это было очень странно.

– Если бы ты согласился обменяться с Идо, проблем было бы меньше.

– Мне не хотелось обмениваться. – Я снова почувствовал себя семнадцатилетним. Взрослые не ведут таких разговоров, честное слово.

– Или если бы ты согласился, чтобы я обменялась с Гилой…

– И делать вид, что я не знаю, что в этот момент Идо касается твоего тела? Нет, я не согласен.

– А что Гила будет трогать меня – это нормально?

– Лучше, чем если это будет делать Идо.

– Не уверена. На следующий день она смотрела на меня совсем странно. И через неделю после этого. И до конца года. Вскоре после той встречи они расстались.

– Это из-за ее родителей.

– Или потому, что твой отказ обменяться вызвал цепочку событий, в результате чего Гила на меня запала. Из-за тебя она сменила ориентацию, из-за тебя!

Я сидел перед ней на полу, снова и снова складывая розоватый листок, который призывал всех студентов принять участие в выборах в студсовет.

– Почему ты не соглашался обмениваться? – спросила меня Тамар. – Ни разу. Ни для того, чтобы поехать в Эйлат, ни для того, чтобы попасть на ту вечеринку. Никогда! Я не выносила тебе мозг, я не такая, но для человека, который сидел в дальней комнате и взламывал браслеты, ты был уж слишком консервативен в том, что касается обменов.

Это принцип?

Не совсем. Есть несколько групп людей, которые не обмениваются по идеологическим причинам.

Есть ультрарелигиозные – не важно, о какой религии мы сейчас говорим, – для которых речи быть не может о том, чтобы душа «переходила» в другое тело. Душа связана с телом, в котором пришла в этот мир, и отделение от этого тела причиняет ей вред. При этом душа и тело вместе ответственны за свои поступки, и если ты дашь другому воспользоваться твоим телом, то получишь и его грехи. А еще у души есть несколько слоев, и обмениваются только внешние слои, при этом ядро остается в теле, и это «разрывает» душу. Существует тысяча подобных теорий. Вера это или консерватизм, духовный стержень или страхи, объяснения или отмазки – зависит от того, кого спрашивать и как.

Встречались и луддиты обменов: мол, это плохо, это вредит человечеству, это сбивает с пути истинного детей, заставляет людей выходить за рамки своего самоощущения, приводит к нравственной порче, к ухудшению здоровья. Посмотрите, теперь приступы происходят повсеместно, посмотрите, как террористы пользуются этим, посмотрите, как педофилы совращают детей, семьи разваливаются, люди теряют себя, и, даже если этим пользуются больше во благо, чем во зло, лучше вообще этого не делать.

И разумеется, были люди постарше, которые уже привыкли к себе, не любили перемен и новшеств и которым было хорошо там, где они находятся, их устраивали окружение и занятия, и им не нужна была эта технология для молодежи. Именно молодежь все время бегает за очередными новинками, ходит на свои вечеринки с наркотиками, тяжелой музыкой и браслетами, с помощью которых люди на танцплощадке обмениваются в случайных сочетаниях, как будто просто танцевать им уже недостаточно.