Она спросила его, нет ли какого-нибудь другого варианта, а он сказал, что она же сама хотела что-нибудь сделать, что принесет много пользы, а это принесет прям очень много пользы.

Он сказал, что эта больная – одна из тех, кто у них зарегистрирован и прям подает надежды. Она, не вставая с кресла, ведет дело через компьютер, моргая глазом. У нее дома большая команда, которая заботится обо всем, что ей нужно, но ведь человек должен иногда иметь возможность покинуть свое тело и расслабиться. Он сказал, что это прям очень доброе дело, и она не знала, что ответить. Она ужасно любит помогать, это наполняет ей сердце, но не настолько же.

Наконец добрые побуждения в ней возобладали. И еще мама накричала на нее по телефону: велела перестать думать все время только о себе и сделать хоть что-нибудь ради несчастных людей и все такое. Можно подумать, ее мама что-то другое делает. Она ходит на благотворительные вечера и жертвует всяким там фондам, которые тратят половину своих денег на организацию этих вечеров. Бла-бла-бла. И она еще заявляет, что ее дочь думает только о себе?! Как вообще можно такое говорить? Ведь она самый сочувствующий человек на свете! На свете!

И тогда она позвонила и сказала этому лузеру, который распределяет дежурства, что будет очень рада обменяться с паралитичкой. Это всего на день, не страшно. После она еще поговорит с ответственным за волонтерскую работу и донесет до него, что двадцать четыре часа – это как шесть дежурств по четыре часа, то есть это уже почти все время, которое нужно отпахать, чтобы дали баллы. Его мама работает вместе с ее папой – ну, понятно, они там смогут договориться.

Короче, вот сейчас она красиво накрашена и вся просто светится после вчерашнего визита к косметологу. Паралитичка вообще не знает, какое счастье ей перепадет. Внезапно она получит молодое красивое тело, с точеной фигуркой, она всем будет нравиться, кроме лузеров, которые всегда завидуют. По закону паралитичке нельзя принимать наркотики или заниматься сексом во время обмена, так что она надеется, что все будет в порядке. Браслет на запястье уже вибрирует, она смотрит на номер, глубоко вздыхает, смотрит на свое красивое и немного напуганное лицо в зеркале и нажимает на кнопку.

Первое, что она ощущает, – она не дышит. Больше нет запахов, нет чувства воздуха, который заполняет нос и рот.

Она сжалась до точки размером с горошину, которая сидит у нее в голове, а все остальное просто висит без движения.

Медсестра с большими глазами смотрит на нее сбоку и просит моргнуть дважды, если она волонтер. Она дважды моргает.

Вау, в ней все как будто устало до предела. Она чувствует тело, чувствует, что медсестра трогает ее за руку, говорит, что рада ей, и объясняет, что сейчас будет и что она должна чувствовать. Она слушает ее вполуха. Часть ее в шоке от того, что у нее все отнялось, а другая часть прям очень-очень довольна, потому что она решилась на эту волонтерскую работу. Ясное дело, это волонтерство – самое волонтерское. Когда Мааян снова будет хвастаться, что навещает детей в больницах и устраивает для них летние лагеря (тоже мне лагеря – пара дней всего; все, что она там делает, – это ведет десяток детей в кино и в бассейн, эта Мааян), она сможет наконец ее заткнуть.

Я целый день провела в теле гребаной паралитички! Паралитичка она, говорю тебе! Я вообще ничем не могла пошевелить! Что ты козыряешь своими больными детьми? Уродка, коза.

Медсестра объясняет ей, как моргать, чтобы запускать те или иные вещи в компьютере, – несколько простых команд. Как вызывать ее, как выходить в интернет, как включать телевизор.

Точно, она может просто все время смотреть телевизор. Не нужно вставать, чтобы поесть или сходить в туалет. Все течет по трубочкам.

Ну и хата у нее, у этой паралитички. Оттуда, где она сидит – или лежит, – видно длинный коридор. В конце коридора светло, значит там большой двор, и ей кажется, что на стене даже отражается бассейн. Она просит медсестру немного ее развернуть. Пока она учится пользоваться этим дебильным компьютером-моргалкой и диктовать по буквам, что ей надо, проходит почти двадцать минут, но, когда медсестра ее разворачивает, она прям реально впечатляется. Все обставлено очень шикарно. Она реально богатая. Это ясно. Интересно, почему бы не заплатить кому-нибудь, чтобы он находился в ее теле? Она ведь точно может заплатить семерым, чтобы каждый из них проводил в ее теле один день в неделю, и все, нет? Зачем богачке нужны волонтеры? Волонтерство – это на благо бедных!

Она снова медленно моргает и смотрит, спрашивает медсестру, чем занимается паралитичка. Медсестра отвечает, что она играет на бирже через компьютер. Ну да, логично. Сидеть весь день на этом диване, дышать через одну трубку, через другую получать пищу, а через третью избавляться от отходов. Она точно выглядит сейчас отстойно. Прям так и хочется глубоко вздохнуть и завыть от отчаяния, но никак.

Ей теперь предстоит так провести двадцать четыре часа.

Это кошмар. Нет, не просто, блин, кошмар, это кошмар в кошмаре.

Она не понимает, как люди могут так жить. Она чувствует себя как в тюрьме. Она в отчаянии. Иногда так тяжко быть хорошим человеком.

Этот час еле-еле прошел, она постоянно промахивается, когда работает с компьютером, а это вообще не в тему. Обычно к паралитичке приставлен огромный медицинский штат, но именно сегодня все взяли отгул, потому что сегодня в ее теле волонтерка, и с ней только эта медсестра. Тело, по ощущениям, совсем чужое, глаз жжет, а время тянется медленно-медленно-медленно. А самое отстойное – что эта женщина, которая точно свихнулась от всей этой жизни, сейчас ходит в ее потрясном теле и делает в нем все, что ей заблагорассудится. Можно подумать, что после нескольких недель или месяцев в этом теле-тюрьме кто-то будет соблюдать правила. Она наверняка там нюхает кокаин, и бегает по улицам голая, и делает всякие постыдные вещи, и спит с потными мужиками, и надевает блузки с поперечными полосками, и ест всякий джанкфуд, и рассылает с ее телефона упоротые сообщения, и прыгает со скалы в озеро – только чтобы почувствовать, что она жива.

Надо было идти работать секретаршей в какую-нибудь благотворительную организацию. Отвечать на звонки – это вообще не проблема. Куда лучше, чем лежать тут и смотреть черно-белый фильм на пятидесятитрехдюймовом экране, не в силах ни встать, ни крикнуть, что фильм – дерьмо, ни переключить канал. Медсестра просто включила ей этот фильм и ушла, и сейчас она лежит тут и моргает, и все, чего она пока достигла, – смогла запустить фильм сначала.

Это напоминает ей случай с толстой Риной.

Старшие классы, вечеринка дома у Яэли с самыми крутыми девчонками параллели. И с Риной. Она говорила Яэли, что не надо ее звать, но Яэль уперлась: говорит, надо, а то будет некрасиво. Но она же знает, что говорит. Эта Рина – сплошные обидки. Она не понимает шуток и не умеет расслабляться. Она не из их компании и явилась в этих своих убогих шмотках и с макияжем, который к ее чертам лица вообще не подходил. Ну, блин, сколько румян можно на себя намазать? Ты что, садовый гном?

Она правда пыталась быть милой. У нее ангельское сердце, и она только хочет, чтобы все радовались. Вот и все.