не хотят принять помощь, когда ее предлагают.

Племя вот-вот будет на месте. Они едут жечь, громить, грабить, убивать. Никогда не забуду брата Арчи с вырванным глазом, а ведь ему было всего девятнадцать.

Последняя попытка. И уж тогда, если им так нравится, путь катятся к черту.

— Нет, на этот раз вы послушайте! Я звоню, чтобы предупредить вас! Мой сын Джемми выехал с племенем «черножопых» из Кемадуры, они заключили пари с «мариачи» из Сан-Фелисиано, кто подожжет больше домов в Обрыве. У главаря есть миномет. Слышите? Настоящий армейский миномет и ящик мин!

И чуть не плача:

— Когда Джемми узнает, что я звонила, он меня изобьет до смерти. Но я не могла не позвонить и не предупредить вас!

Смена темпа со спокойного на быстрый

— Позовите шерифа!

Все остальные дежурные тихой смены в штабе Уха доверия, в том числе Кейт, которая вместе с Сэнди проходила обучение под надзором наставника, прежде чем отвечать на звонки из дома, волками зыркнули на кричащего.

Кто-то прошипел:

— Ш-ш-ш, я слушаю.

— В набег на Обрыв едут два племени, у одного с собой армейский миномет!

Новость подействовала, люди начали запоздало суетиться. В нарушение правил Кейт сняла наушники и объявила:

— Некоторое время назад я оборвала звонок насчет какого-то пари между двумя племенами. Не это ли…

Сэнди повернулся и уставился на Кейт, как вдруг вечернюю тишину разорвал первый взрыв.

Все подскочили от неожиданности, Сэнди тем временем процедил:

— Ты не дослушала звонившего, пытавшегося нас предупредить?

Ответ Кейт заглушил звук, никому неведомый до появления Обрыва и нагонявший дикий ужас на всех, кто когда-либо его слышал: как будто город оказался внутри самого большого в мире органа, и органист врубил полный регистр, удерживая фальшивую до зубовного скрежета ноту. Это рычали и выли сто пятьдесят могучих собак, отозвавшиеся на зов вожака.

— А-а-у-у-у!

На месте остались дежурить только щенки да суки с новорожденным молодняком. Главные силы Натти Бампо рванули в темноту на запах страха, потому как даже первый одиночный вой привел нападавших в замешательство. Раздались выстрелы, еще раз бабахнул миномет, однако вторая мина упала далеко от цели.

Через полчаса собаки пригнали в город членов племен, хныкающих, истекающих кровью и обезоруженных. Их перевязали и посадили за неимением настоящей тюрьмы в запирающиеся сараи и подвалы. Двух собак в стычке подстрелили, одну наповал, еще одну ударили ножом, но не смертельно. Под арест попали тридцать семь налетчиков, не рассчитывавших столкнуться с таким противником. Самому старшему было восемнадцать лет.

Увы, все это уже не могло спасти дом на перекрестке Ортодромического Курса и Пьяного переулка.

Обида

На глазах субъекта выступили слезы; показания приборов говорили, что его пора возвращать в режим реального времени. Выполнив рекомендацию, Фримен терпеливо ждал, когда подопечный полностью придет в сознание.

Наконец ученый произнес:

— Удивительно, насколько вас затронуло разрушение дома, к которому вы и привыкнуть-то не успели. Более того, даже если бы меры были приняты после первого предупреждения, нападение все равно не удалось бы предотвратить, а дом, как известно, был уничтожен с первого выстрела.

— У вас нет души. И сердца тоже нет!

Фримен промолчал.

— А-а! Вот вы о чем. Кейт действовала по правилам, она усвоила их быстрее меня. Ухо доверия придерживается заведенного порядка не принимать звонки, если звонящий требует предпринять какие-либо действия, потому что для этого существуют другие службы. Даже если бы женщина успела предупредить Кейт в первые же секунды разговора, реакция была бы точно такой же. Стажеров учат гасить любые звонки, начинающиеся с истерических угроз, потому что в девяти случаях из десяти они исходят от религиозных фанатиков, грозящих навлечь на нас божью кару. Под нами я имею в виду Обрыв. Я все это понимал. А также прекрасно отдавал себе отчет, что кричать и обвинять Кейт не было смысла, но все-таки сделал это, когда увидел сожженные развалины дома, заплакал от разъедающего глаза дыма и чуть не задохнулся от гари, несмотря на присутствие десятка человек, пытавшихся меня урезонить. Ничего не помогло, я взорвался. Вся ярость, копившаяся во мне с самого детства, одним махом вырвалась наружу. А в итоге…

Субъект проглотил ком в горле, прежде чем продолжать.

— …совершил то, что последний раз делал в десятилетнем возрасте. Ударил человека.

— Догадываюсь, что это была Кейт.

— Да, кто же еще. И… — Говорящий вдруг рассмеялся, хотя на его щеках еще не высохли слезы. — И через секунду валялся на земле сам с лапой Брунгильды на груди и острыми зубами перед носом. Собака покачала головой, словно говоря «ай-ай-ай, как нехорошо!». Лучше бы она меня сразу остановила. Потому что с тех пор я больше не видел Кейт.

Смех умолк. Лицо допрашиваемого скривилось от душевной боли.

— Ага. Потеря дома глубоко затронула вас, потому что дом символизировал отношения с Кейт.

— Вы не поняли даже малой толики правды. Миллионной ее части. Вся сцена, весь остов событий несли на себе отпечаток потери. Не только потери дома, хотя в нем я впервые смог до тонкостей почувствовать, что такое «домашний очаг», и не только Кейт, хотя я впервые в жизни проникся к ней чувством, заслуживающим названия «любовь». Нет. Там я потерял нечто большее и гораздо более личное — чувство хозяина положения, позволявшее мне менять личину, когда захочу. Как только я понял, что ударил последнего в мире человека, кого хотел бы обидеть, мою уверенность как ветром сдуло.

— А вы точно знаете, что Кейт сдержала бы обещание вернуться из КС? Привезти пуму в Обрыв ей вряд ли бы разрешили. На что опиралась ваша вера в искренность ее обещаний?

— Среди прочего на то, что она сдержала обещание всегда заботится о Багире. Кейт не из тех, кто бросает слова на ветер. К тому времени я понял, почему она раз за разом записывалась на разные курсы в одном и том же университете. Ей требовалось постоянство. Кейт хотелось, чтобы картина окружающего мир включала в себя всего понемножку, но под привычным углом зрения и с привычной перспективой. Будь на то ее воля, она согласилась бы жить в таком же ритме еще лет десять.

— Но тут она встретила вас, и эта встреча сама по себе стала новым курсом обучения. Понятно. Что ж, я допускаю такую мысль. Десять лет, проведенные в Пареломе по три миллиона за