в новой учебной группе, — их передавали с рук на руки. Джош и Лорна (он инженер-электрик и скульптор; она одна из двух врачей Обрыва, органист и нотариус) — Доку Сквиббсу (ветеринару и стеклодуву), тот — своему сыну Ферди Сквиббсу (электронщику и фитогенетику-любителю) и его подруге Патрисии Калликян (программистке и специалистке по текстилю), и так далее…

Голова шла кругом. Где еще найти такой блестящий пример истинной экономии при максимальной загрузке? Каждый встречный, казалось, имел по крайней мере две профессии, причем не шабашил, не тщился свести концы с концами, а попросту пользовался возможностью позволить себе разнообразие выбора, не страшась очередного скачка коммунальных расходов. Чужаки, привыкшие к ежегодному типичному росту расходов на электроэнергию в пять процентов или даже на десять-двенадцать в те годы, когда расплавлялся ядерный реактор, потому как такие объекты давно не подлежали страхованию и убытки от аварии перекладывали на потребителей, поражались дешевизне электричества в этой самодостаточной общине.

Побродив по городу, Сэнди и Кейт обратили внимание, как хорошо он был продуман с самого начала: главному центру, Среднеквадратической площади, подражали несколько центров поменьше, не изолированные от других зон и не замкнутые в себе, а служившие точкой притяжения для трехсот-четырехсот жителей. В каждом имелась какая-нибудь особенность, привлекающая людей из других частей города. В одном находилась игровая зона, в другом — плавательный бассейн, в третьем — постоянно меняющаяся художественная выставка, в еще одном — детский зоопарк с ручными пушистыми животными, из следующего открывался потрясающий вид в обрамлении неописуемо красивых цветущих деревьев, и так далее. С веселой улыбкой Сузи Деллинджер выдала «преступный умысел»: основатели города собрали все сведения о способах комфортного проживания общины и распределили элементы между подходящими секторами на территории поселка, в то время состоявшего из одних кособоких лачуг, помятых жилых прицепов и палаток.

Первые полтора года строители использовали один металлолом и отходы, да еще — чтобы восполнить почти полное отсутствие денег — изрядную долю фантазии.

Необычным было и то, что новеньких немедленно привлекали к делу. Едва они остановились поболтать с рослым мужчиной, ремонтировавшим электрический коннектор, как тот без стеснений попросил помочь ему вернуть на место тротуарную плиту. Когда их представили Юстасу Фенелли, управлявшему популярным баром и рестораном, тот предложил вынести из благоухающей вкусными запахами кухни огромную кастрюлю минестроне — «раз уж подвернулись под руку!». Направляясь к главной площади, Кейт и Сэнди в компании с Лорной увидели, как из дома выбежал мужчина с побелевшим лицом. Он страшно обрадовался при виде Лорны, потому что только что пытался ей дозвониться и не застал на месте. Пока Лорна осторожно удаляла осколки стекла из ноги плачущего ребенка, им поручили держать наготове стерильные повязки и подставлять чашку к кровоточащей ране.

— Я никогда прежде не наблюдала подобного духа взаимопомощи, — прошептала потом Кейт. — Слышать слышала. Но думала, что в наше время такого не бывает.

Сэнди кивнул.

— К тому же те, кто принимает помощь, не чувствуют себя униженными. Вот что мне больше всего нравится.

Разумеется, одним из первых мест, которые они пожелали увидеть, был штаб Уха доверия. Предупредив, что смотреть там особо не на что, Брэд Комптон представил их директору центра по имени Пресная Вода. Пресная Вода и все. Директор — высокая сухопарая женщина лет шестидесяти с поблекшими следами замысловатых «магических» татуировок на руках и ногах — считала себя реинкарнацией великого вождя племени шони, имеющей контакт с потусторонним миром, и держала в Окленде салон гадания и предсказаний.

— Увы, — с кривой улыбкой сказала Пресная Вода, — ни один из духов не предупредил меня о землетрясении. У меня был сын… Ладно, давнишняя история. До того как стать медиумом, я работала телефонисткой, поэтому одной из первых вызвалась добровольно создавать Ухо доверия. Знаете, с чего все началось? Нет? О-о! Среди всех мест, куда принудительно расселяли беженцев, большинство было намного хуже нашего участка, хотя его нужно было видеть в тот день, когда Национальная гвардия тормознула нас, нацелив стволы, и приказала: ни шагу дальше. На чем я остановилась? Ах, да. Разумеется, все, немного успокоившись, захотели сообщить своим друзьям и родным, что они живы. Военные установили связь с помощью нескольких мобильных телефонных станций, и людям стали позволять делать звонки длительностью не более пяти минут каждый. Если при первой попытке номер не отвечал, разрешали позвонить на другой номер. Я часто видела, как люди снова занимают очередь, потому что не смогли дозвониться по двум номерам, а третьей попытки подряд им не давали.

Пресная Вода, продолжая говорить, вела их все дальше от библиотеки, самого крупного отдельно стоящего здания Обрыва, по узкому переулку, в котором они раньше не были.

— Ужасные были времена, — продолжала директор центра. — Но я не жалею, что стала их свидетелем. Разумеется, узнав, что заработал телефон, люди начали создавать пробки на всех связанных с Калифорнией линиях, пытаясь что-то узнать о судьбе друзей и знакомых, и осаждали их круглыми сутками, сколько бы по телевизору ни просили не звонить и не мешать спасательным работам. Некоторые города пришлось полностью отключить от телефонной сети.

Женщина горестно покачала головой.

— В конце концов пришлось создать службу ответа на входящие звонки, потому что, получив реальный ответ вместо вызванного перегрузкой сети сигнала «занято», звонившие обычно откладывали новые попытки дозвониться до следующего дня. Я на добровольных началах предложила назначить меня заведующей службой приема входящих звонков. Первое время я резко обходилась с людьми. Чертовски холодно, бесцеремонно. «Вам сообщат, в живых ли ваши сын/дочь/мать/отец. Вы задерживаете важные спасательные работы. Вам понравится, если близкий вам человек умрет сию минуту, потому что вы занимаете линию?»

И тут я сделала необычное открытие. Многие звонки поступали вовсе не от людей, пытающихся разыскать друзей и родню. Просто они как бы хотели прикоснуться к катастрофе. Как будто им служило утешением то, что другим людям сейчас еще хуже. Поэтому иногда, особенно по ночам, я позволяла им выговориться. Они не отвлекали меня надолго — пара минут, катарсис. Примерно в это время приехали ученые из Класа, они обнаружили то же самое явление, но уже среди беженцев. Люди просто хотели поговорить. И не только пожилые, потерявшие дом и семейные реликвии, но и молодые тоже. Молодым было хуже. Я запомнила одну девчонку, ну, не совсем девчонку — лет девятнадцати-двадцати, которой прочили будущее знаменитой скульпторши. Она была так талантлива, что в галерее Сан-Франциско специально для нее устроили индивидуальную выставку. Ей пришлось, вцепившись в дерево, наблюдать, как земля проглатывает все ее труды, дом, студию, все на свете. Она больше