В мешочке было распятие из темного дерева, украшенного тонкой резьбой, с вставленными в него драгоценными камнями.

Четыре камня, вставленные по концам креста, были темно-синими, как южное море, пятый же, тот, что в центре — прозрачный, как чистая вода, только в глубине его мерцало и пульсировало, как живое, красное пятнышко.

— Этот крест — великая святыня… — пролепетал юноша слабеющим голосом. — Он вырезан самим святым Иосифом из частицы Животворящего Креста, на котором принял мученическую смерть Спаситель, а в том камне, что находится в центре распятия, заключена капля крови Господней…

Трактирщик забормотал молитву.

— Обещай мне, друг мой, — продолжил юноша едва слышно, — обещай, что сбережешь эту реликвию.

— Клянусь спасением души!

Лицо молодого рыцаря разгладилось, как будто с души его свалился тяжкий камень.

— Теперь я могу спокойно умереть! — проговорил он.

— Милорд, вам ли в ваши годы говорить о смерти? — возразил ему трактирщик — но по телу юноши пробежала судорога, и он перестал дышать.

В Таллине, в самом сердце старого города, на улице Пикк, расположено кафе, которое работает на одном и том же месте больше ста лет. Черно-белые плитки пола, темное дерево стенных панелей, приглушенный свет светильников, запах корицы и марципана создают тот особенный европейский уют, который привлекает в это кафе старожилов. Каждое утро разносчик приносит в кафе свежие газеты, и официанты вкладывают их в специальные деревянные рамки, чтобы посетители могли читать их, держа в одной руке.

В это кафе поздним утром вошла элегантная пожилая дама в строгом темно-сером костюме и с нездоровым лицом, бледность которого оттеняла кремовая блузка, сколотая под горлом старинной брошью с камеей. Не останавливаясь в дверях, она проследовала в дальний угол кафе, где за столиком на двоих сидел элегантный пожилой господин с густой гривой серебряных волос и круглыми совиными глазами за толстыми стеклами очков.

Господин привстал, поцеловал даме руку и проговорил низким бархатным голосом:

— Прекрасно выглядишь, Элла!

— Ты мне льстишь, Пауль. Не старайся — я знаю, что выгляжу не лучшим образом. А вот ты и правда неплохо выглядишь.

— А ведь наша жизнь могла сложиться совсем по-другому, если бы тогда, сорок лет назад…

— Пауль, зачем ворошить прошлое? — Дама похлопала собеседника по руке. — Жизнь прожита, и прожита неплохо. И никто не знает, что было бы, если бы… давай радоваться тому, что осталось. Тем более что осталось совсем немного.

— Да, ты права… кажется, ты о чем-то собиралась поговорить?

— Да, только сначала давай закажем кофе. Такой кофе, как здесь, не подают больше нигде.

Рядом с ними тут же материализовалась официантка и приняла заказ — две чашки кофе с корицей и кардамоном и две рюмочки ликера «Вана Таллин».

— Так о чем ты хотела со мной поговорить? — напомнил Пауль, сделав первый глоток ароматного кофе.

— Пауль, ты помнишь те вечера, которые мы проводили в «Тихом приюте»?

— В доме Карла Руммо? Как я могу их забыть! Мы были молоды, жизнь казалась бесконечной…

— А кому сейчас принадлежит этот дом?

Пауль быстро взглянул на свою собеседницу.

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Ох уж эти адвокаты! Никогда не могут просто ответить — сразу задают встречный вопрос!

— Ладно, извини… ты же знаешь, после провозглашения независимости дома в городе стали возвращать прежним владельцам. «Тихий приют» вернули Карлу, но он не успел этому порадоваться — он умер в прошлом году, не оставив прямых наследников.

— Так кому же теперь достанется дом?

Пауль молчал, и женщина снова похлопала его по руке:

— Я же знаю, что ты занимался всеми делами Карла. Так что ты должен это знать.

— Элла, но это профессиональная тайна…

— Не такая уж это тайна! Весь город что-то знает, а ты делаешь круглые глаза, как старый филин…

— Ну, не такой уж старый…

— Ну, хорошо, как пожилой филин. Или, если хочешь, как филин преклонного возраста. Расскажи, Пауль, расскажи, мне очень нужно это знать!

— Ну… после смерти Карла дом должна была унаследовать его племянница — Екатерина Сепп… она живет… то есть жила в Петербурге, и я написал ей, попросил приехать, чтобы уладить формальности.

— Племянница? Кажется, я помню… такая маленькая девочка с двумя косичками… ей тогда было лет шесть или восемь… она ходила за тобой хвостом, все просила рассказать сказку…

— Да, — смущенно рассмеялся адвокат, — я ей очень нравился… И если бы в тот раз мне не пришлось заниматься ею, то мы с тобой…

— Ты сказал — жила? — его собеседница решила уйти от скользкой темы.

— Да, к сожалению… она приехала, мы с ней переговорили, и я начал процедуру оформления наследства, но на обратном пути в Петербург госпожа Сепп погибла. Автобус, в котором она ехала, взорвали.

— Ужасное несчастье! Я читала об этом.

Дама прикрыла глаза, чтобы ее собеседник профессиональным взглядом не обнаружил ее особенного интереса к этому делу. Чего не сделаешь ради любимой внучки!

— Да, несчастье…

— Но кто же теперь унаследует «Тихий приют»?

Адвокат замолчал, на его лицо набежала тень.

— Пауль, прошу тебя, это не праздный интерес! Мне действительно очень нужно это знать.

— Хорошо… в знак старой дружбы… надеюсь, ты не будешь болтать об этом направо и налево.

— Ты меня знаешь, Пауль, я никогда не была болтлива.

— Это правда. Что ж… после смерти госпожи Сепп единственным наследником остается некий Василий Кучинский, то ли двоюродный, то ли троюродный племянник покойного Карла.

— Ты уже общался с ним?

— Лично пока не встречался, но навел о нем справки. И честно говоря — все отзываются о нем не лучшим образом. Но это не мое дело — я должен сделать все, чтобы у «Тихого приюта» появился законный хозяин. Тем более что на него уже есть покупатели.

— Покупатели? — переспросила женщина.

— Ну да, крупный шведский концерн хочет купить дом вместе с участком, чтобы построить на его месте бизнес-центр. Ты же понимаешь — большой участок на таком хорошем месте…

— Значит, «Тихий приют» снесут?

— К сожалению, это неизбежно. Дом не имеет исторической ценности, его ценим только мы — те, кто бывал в нем в те давние годы, те, для кого с ним связаны дорогие воспоминания…

— Что ж, ты прав. Время идет, жизнь меняется, и бесполезно пытаться остановить эти перемены. Это то же самое, что пытаться остановить разогнавшийся поезд.