— Я только вчера из командировки, первый день на работе. В такой глуши была — там ни телефона, ни Интернета, — Эва сделала соответствующее лицо.

— Ну если так… — На лице библиотекарши недоверие уступило место желанию поделиться информацией.

Эва решила подстегнуть это желание.

— Не волнуйтесь, я никому не передам ваши слова. Во всяком случае, никто не узнает, что это вы мне все рассказали. Но раз уж вы начали — расскажите мне, как это произошло.

Но библиотечная дама вдруг вздрогнула и испуганно замолчала.

За время их разговора все читатели разошлись, однако, кроме нее и Эвы, в помещении была еще одна женщина — уборщица, которая вытирала тряпкой пыль с книжных стеллажей. И тут она неожиданно вмешалась в разговор.

— Из Таллина она ехала, — сообщила уборщица, отложив тряпку. — В Таллин, значит, прокатилась за казенный счет…

— Как вы можете такое говорить, Марфа Михайловна! — возмущенно перебила ее библиотекарь. — Если вы не знаете — лучше молчите! О мертвых вообще нельзя…

— А вы мне рот не затыкайте, Эльза Васильевна! Я чистую правду говорю!

— И вообще, нам сказали ни с кем это не обсуждать! Ни с какими посторонними…

— А мне наплевать, что они сказали! — возразила уборщица. — Что мне сделают? В должности понизят? Ха-ха!

— А совесть у вас есть? Человек погиб, можно сказать, на посту! Она не просто так туда ездила — она ехала к нашим коллегам, библиотечным работникам, за бесценными материалами о последних днях жизни Игоря Васильевича…

— Что, разве он жил в Эстонии? — спросила Эва, пытаясь вытянуть из собеседницы как можно больше информации.

— Как же вы готовили материал о поэте, если не знаете его биографию? — рассердилась библиотекарша. — Да, конечно, он прожил последние годы своей жизни в Эстонии, там и умер… эстонский период — очень важная часть его творческой биографии…

Она набрала побольше воздуха и заговорила хорошо поставленным лекторским голосом:

— Игорь Васильевич уехал в Эстонию сто лет назад, после Октябрьской революции, в восемнадцатом году прошлого века. Он уехал туда с матерью и гражданской женой, думал, что ненадолго — а оказалось, что на всю оставшуюся жизнь, почти на четверть века. Он поселился в имении Койла, на берегу моря, через несколько лет женился на дочери домовладельца и прожил там до Второй мировой войны, до сорок первого года.

Игорь Васильевич написал в Эстонии много стихов, его стиль изменился. От манерных, куртуазных стихов раннего периода он пришел к простому и строгому стилю, почти к классицизму. В Эстонии он выпустил несколько новых книг.

Кроме собственных стихов, он много занимался переводами эстонской поэзии. Собственно, он стал первым значительным переводчиком эстонских поэтов на русский язык, можно сказать, познакомил с ними русскоязычного читателя. Так вот, Екатерина Романовна ездила в Эстонию, чтобы принять от сотрудников музея Койла уникальные материалы, связанные с эстонским периодом жизни и творчества Игоря Северянина. Она везла редкие фотографии, первые издания стихов эстонских поэтов в переводах Игоря Васильевича…

— К родственникам своим она ездила! — снова подала голос неугомонная уборщица.

— Марфа Михайловна! — одернула ее библиотекарь.

— Что — Марфа Михайловна? — огрызнулась та. — Я уже шестьдесят лет Марфа Михайловна, и нечего мне рот затыкать! Я правду говорю! Я иначе не приучена! Родственники у нее там, в Эстонии, сколько раз она сама говорила!

— Ну и что такого? — удивилась Эва. — У кого их нет — родственников-то?

— Извините, но больше ничем помочь вам не можем! — твердо сказала библиотекарша. — Заведующей сегодня нету, побеседуйте с ней, когда она выйдет на работу, может быть, она даст вам материалы, если решит, что ваша газета этого достойна. Кстати, напомните вашу фамилию, я не расслышала?

— Иванова, Эльвира Иванова, — брякнула Эва первую пришедшую на ум фамилию и попятилась, — ну, раз вы не можете, я зайду попозже, когда компетентные люди будут на месте.

— И предварительно позвоните и договоритесь о встрече! — крикнула вслед библиотекарша.

— С ума сойти, как все запущено, — проворчала Эва, — нужна больно была ваша библиотека…

— Это точно, — раздался рядом голос уборщицы, и сама она появилась в холле с неизменной шваброй, — библиотека эта никому и даром не нужна. Я потому тут работаю, что народу мало ходит, грязи нет почти. А платят гроши.

— Марфа Михайловна, с кем это вы там разговариваете? — послышался голос библиотекарши.

Уборщица мигом втолкнула Эву в крошечную каморку под лестницей, протиснулась сама и закрыла маленькую дверцу.

— Вы чего? — оторопела Эва, но тетка строго шикнула на нее и прислушалась.

— Ушла выдра наша, — сказала она шепотом, когда шаги в холле стихли, — ух, до чего они мне надоели, кобры культурные! Все про книжки да про книжки, а то еще стихи читать начнут! Этого своего Северянина. Жуть!

— Слушайте, вы зачем меня сюда привели? — спросила Эва. — Если поговорить вам не с кем, то у меня время не свое, работать надо. Журналиста ведь, как волка, ноги кормят!

— А ты не хами! — возмутилась уборщица. — Думаешь, я не знаю, кто ты такая?

— Журналистка я, из газеты, а вы имеете что-то против прессы? — Эва попыталась прорваться к выходу, но не тут-то было. Уборщица стояла насмерть.

— Да какая ты журналистка! — отмахнулась она. — То есть, может, конечно и так, но Северянин этот тебе сто лет был не нужен, не за этим ты сюда явилась.

Эва решила, что лучше ей уйти, а то тетка уже в раж вошла, глаза горят, щеки пылают, может, она ненормальная? Но как это сделать, если она выход перегородила? Не драться же с ней…

— Молчишь? — наступала уборщица. — А зря молчишь, потому как я тебя насквозь вижу. Пришла ты по поводу этого дела, про автобус поразведать. Знаю я, как вы, стервятники газетные, на чужом горе нажиться хотите!

— У вас-то что за горе? — усмехнулась Эва. — Сами же говорили, что всех в этой библиотеке терпеть не можете!

— Точно, — неожиданно мирно согласилась уборщица и присела на перевернутое пластмассовое ведро, — но вот если ты со мной по-хорошему, то я тебе кое-что скажу.

— По-хорошему — это сколько? — спросила Эва.

— Пять тыщ! — выпалила уборщица.

— Да щас! — вскипела Эва. — Чтобы я неизвестно за что пять тысяч отдала? Я не дочь Рокфеллера и не племянница Билла Гейтса! Больше тысячи не могу!

— Да я за тысячу и двух слов не скажу! Ну, так и быть, четыре, но не меньше!

— Тетя, возьмите себя в руки! — воззвала Эва. — Я живу на зарплату. Так и быть, две! Или я ухожу!

— А ты попробуй выйди, — ехидно проговорила Марфа Михайловна. — В общем, так. Три с половиной, и точка!