Через минуту я подсчитал — девять.

Стоял стог высотой с двухэтажный дом. Вскоре я сообразил, почему подложка на погонах немцев была розовая, а не белая. Я видел немцев, но не видел танка, а ведь именно розовый цвет у войск СС указывает на принадлежность к танковым частям. Вскоре я заметил торчащий из-за стога ствол с тупорылым наконечником. «Т-II» или «T-III» или что-то другое — в танках я вообще не разбираюсь — мирно покоилось за стогом…

Справа и слева от себя я видел просветы между деревьями — солнечные лучи проливались сквозь них, слепя и грея… Мы словно уперлись в немцев, зайдя в вершину конуса леса. Это был тупик. И просто чудо, что они нас не заметили. И это чудо могло быть разоблачено в любой момент. Треск ветки, шорох — и бежать было бы уже некуда.

— Нам придется лежать здесь… — прошептал Мазурин.

А другого и не оставалось.

И я посмотрел на мертвую корову, от которой один из эсэсовцев отрубал топором ногу.

А потом смотрел, как ловкими движениями он освежевывает ногу. А после — как срезает мясо и рубит на куски…

Запах жаренного на шомполах мяса проникал через наши ноздри в каждую клетку тела.

Опустив головы и не шевелясь, мы мучились от того, что не позволено было даже развернуть шоколад.

У последней черты

Сколько мы лежали? Час, полтора? Я прислушивался к каждому слову, и от того, что слышал, кожа моя покрывалась мурашками. Немцы громко переговаривались и жестикулировали. Настроение у них было прекрасное. Изредка один из них вставал — я различал нашивки унтера — и шел к танку. Сначала я думал, что за стогом они организовали туалет. Но почему ходит один и тот же? Потом я догадался, что он периодически выходит на связь по радиостанции. Его ли вызывают (я не слышал из-за стога работы наушников), или он делал это по собственной инициативе, но, как бы то ни было, возвратившись, он рассказывал о разговоре. Так я был в курсе всего, что происходит.

Его рассказы не интересовали меня до той поры, пока он не вернулся к костру в последний раз и не сообщил, что три часа назад двое пленных убили четырех солдат СС и теперь скрываются в лесах. Забавно было наблюдать, как сразу после этого сообщения трое из девяти пощупали свои автоматы, а двое сходили за ними к танку.

— О чем они говорят? — поинтересовался Мазурин, который тоже все слышал. Но страдал от незнания языка.

— О нас с тобой, капитан. Нас ищут. Сзади надвигается погоня. Похоже, нас не простили.

Двинуться вперед мы не могли. Встать было невозможно. Малейшее шевеление веток, и немцы тут же расстреляют в упор окраину леска. После предупреждения они настороже. Да еще незадача — они отодвинулись от костра, и отодвинулись, конечно, в нашу сторону.

— Касардин, я хотел с вами поговорить…

— Снова на «вы», — заметил я. — Значит, вы видите будущее. Рад встрече с единомышленником.

— Ваш юмор на этот раз неуместен. Может случиться так, что эти полчаса… час… В общем, мы никогда больше не увидимся. Или увидимся, но не здесь…

— Вы внезапно поверили в Царствие Его? Вот уж не думал… — Я почесал нос о сухой стебелек, торчащий прямо перед моим лицом. — Я оставил свой юмор, Мазурин. О чем вы хотели поговорить?

Чекист поморщился и лег щекой на траву.

— Доктор, я предлагаю вам сделку.

— Самое время.

— Думаю, она покажется вам интересной.

Я удивлялся этому человеку. Мы — в двадцати шагах от немцев. Сзади на нас надвигается погоня. Выхода нет. Он предлагает мне сделку.

— Продолжайте, капитан.

— Я не капитан.

Я уставился на него с изумлением. Если бы сейчас вдруг пошел снег, я удивился бы меньше.

— А кто вы?

— Я подполковник государственной безопасности Мазурин. Капитан — легенда. Старшие офицеры по таким командировкам не ездят. Шумов — полковник госбезопасности. Мы выполняем задание особой важности по доставке вас в тыл. На Лубянку, Касардин…

Я посмотрел на немцев. На Мазурина.

— Зачем?… Какую задачу?

— Хотите спросить, как вы связаны с особой важностью?

— Вот именно! — подтвердил я.

— Сделка, — напомнил Мазурин. Хотя я уже не был уверен, что эта фамилия настоящая.

— Вы хотите рассказать мне что-то, получив что-то взамен. Что должен при этом дать я, догадываюсь. Но что, по вашему разумению, могло бы так заинтересовать меня, чтобы я согласился?

Мазурин подтянул к себе винтовку. Положил подбородок на руки. Разговор, судя по его поведению, предстоял долгий и нелегкий.

— Вы не хотите назвать имя того, кто был с вами. Но вы же можете рассказать, что происходило в тот момент в кабинете?

Меня стало распирать от злости. В такой ситуации он потрошит меня! А что случится через минуту? Нас пристрелят? Зачем терять время на поиск истины, когда на кону — жизнь?

— Вы псих, Мазурин. И, чтобы отделаться от вас хотя бы отчасти, я расскажу вам, как было дело. Нарушу клятву, данную самому себе семь лет назад…

Аромат жареного мяса проникал в меня и дразнил. Я исходил слюной, но вместо того, чтобы открыть банку тушенки или отломить кусок от плитки шоколада, мы вынуждены были лежать недвижимо и шепотом переговариваться.

— В тот день Киров шел по коридору. Когда я увидел его, в моей голове созрел план решения своего вопроса. У меня умерла бабка, и нужно было присвоить ее квартиру. А человек, имя которого вы пытаетесь из меня вытянуть, сидел рядом с другой проблемой… Так вот, я решил зайти в кабинет Кирова, пока туда никто не зашел, и попросить вождя решить наши вопросы. Я увидел его хорошее настроение и надеялся на благополучный исход… Мы встали и пошли к двери. Но когда до нее оставалось шагов семь, не больше, как из-под земли вырос Николаев… Это я сейчас знаю, что Николаев. А тогда он показался мне каким-то шибздиком… И он опередил нас. — Я дотянулся и скусил стебелек травы. Может, хоть так заглушу этот дурманящий меня запах… — Решив, что тот на минуту, я открыл дверь, и мы вошли…

— И что вы там увидели? — спросил Мазурин. — Говорите, не стесняйтесь. Я лично проводил ее досмотр и оформлял документы на арест.

— Я увидел…

— Вы увидели, — поправил настырный чекист.

— Хорошо, — согласился я, ухмыльнувшись. — Мы увидели…

* * *

…Сколько мгновений минуло, когда за вошедшим в кабинет Кирова сморчком закрылась дверь и ее открыл я? Одно? Два?…

То, что предстало перед нашими с Яшкой глазами, едва не ввело меня в ступор.

Совершенно обнаженная женщина лежала на покрытом простыней диване, широко раздвинув ноги и запрокинув назад голову.