Никто не отозвался.

– Есть кто дома?! – громко крикнул он. Но в ответ услышал только воркование голубей, прохаживающихся по крыше.

Шебалин толкнул калитку, вошел во двор и огляделся. Почти все его пространство, за исключением узкой тропинки, ведущей к крыльцу, густо заросло сорняками. Двор скорее походил на небольшой луг. Весело росла ромашка, громадные лопухи были окружены разросшимся мокрецом. Шебалин с легким удивлением посмотрел на это разнотравье и забарабанил в дверь дома. Стучал он долго и настойчиво, но безрезультатно. Тогда он дернул дверь. Она оказалась незаперта и с некоторым трудом, но поддалась. Пройдя небольшие сени, он оказался в просторной комнате, некогда, видимо, бывшей парадной. Тусклые, сто лет не мытые окошки едва пропускали свет, и Шебалин некоторое время привыкал к полумраку. Все словно было подернуто многолетней пылью.

Трудно было представить подобное запустение в жилом доме. Что-то внезапно шевельнулось в углу. Шебалин напрягся, но тут же понял, что видит себя самого в мутном старинном зеркале. Зеркало было большое, до самого потолка, в вычурной облезлой раме под красное дерево. Себя он видел словно сквозь толщу воды. Посреди комнаты стоял огромный круглый стол. На нем в беспорядке лежали катушки ниток, подушечка с иголками, какие-то лоскутки. Похоже было, что совсем недавно кто-то занимался здесь штопкой.

Шебалин, в который уже раз, крикнул: «Эй, хозяева!» И вновь тишина. Некоторое время он ходил по комнате, рассматривая стоящие на комоде фарфоровые и глиняные фигурки зверей, гармонистов и красавиц с коромыслами. Здесь же стояли две тонкие высокие вазы синего стекла. Потом взгляд его переместился на древний продавленный диван. Он заметил, что на нем лежит тряпка, что-то ему напоминающая. Шебалин поднял вещь и обнаружил, что это детская летняя панамка. Ничего более неуместного здесь он не мог себе представить. И тут он вспомнил, в момент похищения на Маше Глиномесовой, по описаниям, была и панамка. Не ее ли? На площади она точно была с непокрытой головой. Похоже, что панамка Машина. Уже неплохо. Кое-что нашел. Он сунул панамку в карман и продолжал расследования. Но где же все-таки хозяева? Если куда-то ушли, то почему не закрыли дверь? А может, настолько выжили из ума, что и простейшие вещи забывают делать?

Он шагнул в узкий темный коридор, по обе стороны которого были двери. Открыть, что ли, левую? Узкая, как пенал, комнатка сверкала чистотой. Она удивительно контрастировала с мрачным, запущенным залом. Старомодная железная койка была застелена красивым голубым покрывалом, на ней также возвышалась гора подушек самого разного размера. На полу лежал пестрый лоскутный коврик. Другой коврик, но не лоскутный, а фабричного производства, изображавший оленей на берегу озера, украшал стену перед кроватью. На другой стене висело множество разнообразных икон, старинных и современных, отпечатанных типографским способом. Небольшой сундучок, застеленный таким же, как на полу, ковриком, да еще черно-белый телевизор на тумбочке. Вот и все убранство комнаты.

«Ясно, – подумал Шебалин, – что здесь обитает богомолка. Ничего не скажешь, опрятно. Почему же она не могла навести порядок в общей комнате? Не хотела по причине конфликтов с сестрой? Интересно, в каких условиях проживает «коммунистка»? Он вышел из комнаты и отворил дверь напротив.

Здесь тоже было пусто. Комната Амалии была раза в два больше, чем комната сестры. В ней также было относительно чисто, но обстановка была совсем иной. На стенах вместо ковриков висели портреты Маркса, Энгельса и Ленина. Тут же было укреплено большое бархатное знамя с кистями и портретом все того же вождя пролетариата. Такая же металлическая кровать, как и у сестры, была застелена серым солдатским одеялом. Большой книжный шкаф заполнен строгими томами с произведениями тех, чьи портреты висели на стене. Небольшой стол завален газетами и журналами. Тут же, на столе, лежал знаменитый рупор. Имелось в комнате и несколько разного размера бюстов основоположников.

Шебалин рассматривал все это идеологическое великолепие, но внезапно ему показалось, что в коридоре скрипнула половица. Он поспешно выскочил из комнаты, но никого не обнаружил.

– Кто тут?! – снова крикнул он. Где-то в отдалении раздался шорох. В доме явно кто-то присутствовал.

«Какой идиот играет со мной шутки?» – зло подумал Шебалин. Он в растерянности стоял в коридоре, не зная, что предпринять. В конце коридора имелась еще одна дверь, и он, не задумываясь, распахнул ее. Комната служила, по-видимому, чуланом. Шебалин натолкнулся на угол не то сундука, не то комода. Совершеннейшая темень! Был бы фонарик! Впрочем, может, все-таки здесь имеется освещение? Он пошарил рукой по стене. Нащупал выключатель. Тусклая лампочка под потолком осветила груды старой мебели, каких-то деревянных конструкций непонятного назначения и другого хлама. Шебалин прислушался. Тихо. И все же его не оставляло ощущение, что кто-то внимательно за ним следит.

В потолке чулана виднелся люк, который, очевидно, вел на чердак. К люку была приставлена шаткая лестница. Шебалин с сомнением потрогал перекладины. Они были не только хлипкими, но и достаточно гнилыми. И все-таки он решился. Медленно, застывая на несколько секунд на каждой перекладине, он лез вверх. Лестница трещала, а одна перекладина переломилась, но он был уже наверху. Он приподнял люк и огляделся. Здесь и вовсе было темно. Сквозь прохудившуюся крышу били, пронзая мглу, косые солнечные лучи. Постепенно глаза привыкли, и Шебалин, пачкая брюки, пролез сквозь люк. Вначале он ничего не увидел. Потом показалось, что в дальнем углу чердака кто-то стоит. Ощущение было не из приятных. Он поежился и замер. Нечто, стоящее в углу, не подавало признаков жизни.

– Кто тут?! – хрипло спросил Шебалин. Ответом было молчание.

Шебалин медленно двинулся по направлению к силуэту. Почудилось, что там затаилась огромная летучая мышь. Шагов за десять в неверном свете просачивающихся сквозь щели солнечных лучей он различил, что перед ним повешенный. Это была горбунья. Она болталась на перекинутой через стропила толстой веревке. Лицо Шебалин различил с трудом, но чувствовал: оно было ужасно. Горбунья медленно поворачивалась, внезапный луч света осветил ее перекошенное лицо, выкаченные глаза… Горбунья, казалось, злорадно ухмылялась и показывала Шебалину язык: «Что, взял?!»

Некоторое время Шебалин стоял, не в силах пошевелиться, затем опрометью бросился вон. Минут через сорок он снова был здесь вместе с оперативной группой. К смерти старухи оперативники отнеслись довольно хладнокровно. «Наконец-то! – не стесняясь, заявил один из них. – Черт взял эту старуху!» Шебалин и сам не понимал, что на него так подействовало. Ведь он-то, слава богу, навидался за свою жизнь и утопленников, и удавленников, и разных прочих самоубийц. Все было!

– А где ее сестра? – спросил старший группы. – Вы ее не застали? – поинтересовался он у Шебалина.

Тот отрицательно мотнул головой.

«Почувствовала небось, старая сволочь, что ей несдобровать. На нее ведь было заведено уголовное дело. Вот и повесилась. А сестрица, должно быть, в церкви, грехи замаливает. Придет, то-то удивится!»